Улетов налил из стоящего на столе кувшина разбавленное вино в два кубка. Я сидела, завороженная рассказом, и понимала, насколько мало я знаю о порученце. Выполнение Поручения — это решение любых вопросов. Любых! А не только убить, подставить, отнести, подать… И до какой степени должен быть обучен человек, чтобы в одиночку справиться там, где другие не могут справиться целой армией?! Дипломатия высшего разряда — мира и войны.
Вячеслав Иванович промочил горло и продолжил:
— Тишин и Рандир признались. А что им еще оставалось делать? Когда Рандир связался с королем, выяснилось, что его войско уже перешло перевал и находится в десяти днях пути от замка. Они вышли, когда я послал им доклад об осаде.
— Вы смогли? — выдохнула я и наткнулась на ироничный взгляд майора.
— А что тут мочь? Больно, конечно, но замок и дочь дороже! Еще раз перебьешь, и я уйду.
Я молча кивнула, вцепившись обеими руками в свой кубок.
— Дальше Рандир повел переговоры между королем и гетманом. Ну, и в замок тоже наведался. Я его чуть не пристрелил, но он убедил меня, что ордынцы не будут больше атаковать. Пришлось ему поверить. Я сейчас со своими хлопцами разведку веду. Всех баб и раненых в замок поместили… А, ты не знаешь… тут же с Уфалем как вышло…
— Знаю, — я хотела, чтобы Улетов продолжил побыстрее рассказывать про Рандира. — Мне Конаш, куренной атаман, что меня привел, рассказал.
— Ну, тогда ты в курсе. Женщин у них теперь мало — они их берегут как зеницу ока и за то, чтобы обезопасить их в крепости, готовы на все. Ур-хаи, как правило, крепости не штурмуют, но сама же понимаешь: если даже они на штурм не решатся, а обойдут, то спалят все, до чего достанут. Да и возле гор поселения есть, и дальше… А уж если ур-хаи пойдут по южному перевалу, король не успеет развернуть войска, и тогда весь юг королевства будет разорен. Договорился король с гетманом, что они войска объединят и против ур-хаев выступят. А заложником этой договоренности у гетмана Тишин. А у короля — находящиеся в замке женщины и дети.
Он замолчал, давая мне переварить информацию. Значит, Рандир мотается между королем и гетманом, являясь гарантом их соглашения, и ведет все переговоры. И тот разговор, который мне показался… он был наяву. Тишин положил на меня глаз, а Рандир тактично не сказал ему о своей любви. В преддверии битвы создавать любовный треугольник слишком опасно для всех нас. Тишин такой, что не простит отказа, а Рандиру лишние проблемы и ревность сейчас ни к чему.
— Владислав Иванович, вы же не сказали Тишину про нас с Рандиром?
— Дура, что ли?!
Пусть лучше я буду дурой, чем Тишин будет ревновать меня к Рандиру. Будем делать вид, что я нового Тишина в роли принца боюсь, а к Рандиру относиться ровно, будто ничего между нами не произошло. Думаю, он поймет…
46
Лагерь ордынцев ничем не отличался от таких же палаточных лагерей, которых я в своем мире успела немало повидать. Те же шатры-палатки с растяжками, об которые в темноте спотыкаются пьяные и не очень игровики, те же костры и котелки над ними, те же мужики, перебирающие доспехи и пьющие, жующие, разговаривающие. Будто бы никуда и не переносилась. Закрыла глаза — шумит игровая братва. Открыла — лица незнакомые, а так… все то же.
Все. Да не все. Нет беспечности. Нет вседозволенности. Нет игры. Все по-настоящему. Все взаправду.
От шатра лекаря десять шагов вниз с холма. Могу пройти и сама, но рука Тишина, поддерживающая под локоть, настоятельно советует не дергаться.
— Тишин, я сама могу.
— Леди? — делано удивляется он. — Как можно? Неужели мужчине нельзя предложить руку даме?
— Тишин, сейчас ругаться буду!
— Такой красивый ротик не должен ругаться! — галантно лыбится он.
Я отворачиваюсь.
— Что-то в замке я от тебя немного другие эпитеты слышала.
— Прости, приходилось быть грубым и неотесанным мужланом.
— А сейчас ты весь белый и пушистый!
Он изумленно поднимает бровь. Ждет продолжения. А я молчу. Тот Тишин и этот — два разных человека. Тот смеялся открыто и лез под сабли ордынцев с бесшабашной удалью, а этот… учтивый до того, что хочется после общения с ним вытереть руки. Одно слово — принц.
Мы шли мимо шатров. Днем меня предупредили, чтобы я сама по лагерю не ходила. Во избежание. Дамы ходят с кавалерами. Правило. Аксиома поведения. И просто возможность избежать ненужных конфликтов.
— Тогда ты был другим… собой, — я заговорила только ради того, чтобы не идти молча.
— Наверное, — Тишин пожимает плечами, — тогда я уже не надеялся вернуться во дворец и думал только над тем, как прожить еще один день. Но и ты же воспитана не в крестьянской семье?
— Неужели? Откуда ты знаешь? — вежливое удивление. Играть так играть. В этой хламиде, ошибочно названной какой-то портнихой платьем, можно только медленно и чинно передвигаться маленькими шажками. Тяжелый гобелен, стягивающий лиф посильнее пресловутого корсета и свисающий крупными складками ниже талии, весил, наверное, пять килограмм. Если еще к нему добавить парчовый с бархатом плащ и небольшую, но украшенную перьями павлина шапочку нежно-голубого цвета, то я тащила на себе по весу ламеллярный доспех. Со шлемом.
Туфли были мне велики. Сразу вспомнилась сказочка про Золушку, только наоборот — найти обувь на мою махонькую ножку оказалось непосильной задачей для принца, даже с учетом ресурсов замка и ордынских женщин. Где это видано, чтобы при росте метр семьдесят три у женщины был тридцать шестой размер ноги? В конце концов, выкрутились дополнительной войлочной стелечкой, которая была очень кстати, учитывая, что погода уже осенняя, а в летних туфельках по холодной земле не сильно и разгуляешься.
Вот такая вся из себя разодетая в бархат и перья, я чинно двигалась мимо палаток козаков, провожаемая оценивающе-удивленными взглядами Конаша и его банды.
— Ты не умеешь себя вести, как крестьянка. Тем более что крестьян сражаться не учат. Разве тебе нравятся неотесанные мужланы? — мягко пожурил меня Тишин.
— А кто тебе сказал, что мне нравятся расфуфыренные дворяне? — Я вернула колкость и улыбнулась. Тишин тоже был разодет в бархатный камзол серебряно-голубого тона и светло-серую с огромными полями шляпу. На бальном паркете королевского замка он бы выглядел сногсшибательно, но не здесь… здесь мы были, как два павлина, забредшие случайно в курятник. И это тоже бесило.
— Не думаю, что ты захочешь всю жизнь стирать мужу рубахи и варить еду. Ты мне показалась в крепости совсем другой.
— Какой?
Тишин сделал паузу, подбирая слова:
— В тебе есть нечто, что я не могу описать… Увидев тебя первый раз, мое сердце сплясало джигу и объявило, что никого, кроме тебя, ему не нужно. Ты была, как огонь и как лед, и я не знал, как к тебе подойти.
