Пытаясь понять, Оберон посмотрел колдуну в лицо и снова встретил прямой взгляд холодных зеленоватых глаз. Голова закружилась. Земля и небо поменялись местами. Он упал в качающиеся верхушки лиственниц, в летящий над ними ветер, понесся над растревоженным лесом, над темными волнами Злого моря и, замерзший, измученный пучок встопорщенных перьев, сирота-галчонок, опустился на теплую, милосердно подставленную ладонь. Кто-то смотрел на него, маленького и жалкого, и были в этом взгляде любовь и забота. Тот, кто смотрел, знал про него все, и жалел, и прощал, и готов был помочь. Вот только длилось это недолго. Лес вернулся на место, в стиснутые руки впились сухие хвоинки.
– Ну как, полегчало? – тихо спросил крайн.
Ошеломленный Обр неуверенно кивнул, отчего земля и небо снова закачались, грозя отправить его в новый полет. Боль не пропала. Но отошла в сторону. Остановилась поодаль. И надежда какая-то появилась. Хотя на что уж тут надеяться.
– Че это было?
– Ты запомни это. Может, потом поймешь.
– Но это же вы сделали?
– Нет. Не я. Я только помог немного.
– Чего помог?
– Услышать. Иные, как твоя Анна, с этим живут. Другие слышат лишь изредка. Ну а тебя вырастили совсем глухим. Пришлось помочь.
– Зачем?
– Я виноват и хотел бы…
– Да ладно! Чего вам от меня надо?
– Мне? – крайн искренне удивился. Даже светлые брови стали домиком. – Что может быть нужно такому, как я, от такого, как ты?
– Откуда мне знать. Может, убить кого-нибудь. Или украсть чего.
Крайн усмехнулся невесело.
– Ну, если надо будет кого-нибудь убить, я сделаю это сам. Легко. Веришь?
– Верю, – сдался Оберон.
– Я очень виноват перед тобой. Добавил к твоей тяжкой ноше еще и это. Иногда лучше не знать и не помнить. Хочешь снова забыть?
– Нет! Это мое и со мной останется.
– Не все можно выдержать.
– Ничего, – по привычке пробормотал Обр, – я же Хорт. Мы, Хорты, и не такое…
И вдруг осекся. Хорт! К горлу подкатило и чуть не вывернуло. С трудом удержался.
Кто он теперь? Благородный Хорт, всю жизнь бившийся за правое дело? Бешеный пес, выращенный для убийства? Покорная пешка, орудие смерти в чужих руках?
– Кто я? – вырвалось у него.
– Несчастный ребенок с искалеченной душой. Может, мне и вправду сиротский приют открыть?
– Какой я, к свиньям, ребенок! Я думал, что должен мстить за своих. Для того и выжил. Кому я должен мстить за нее? Они все мертвы. Зачем мне жить?
– Жить для того, чтобы мстить? Знаешь, я пробовал. Мне не понравилось. Думаю, тебе лучше придумать что-нибудь другое.
– Думать не обучен. Прирезать кого-нибудь – это пожалуйста. Зверь среди зверей.
– Человек, спасший от вымогателей целый край. Не всякий такое сумеет. Я, например, в твои годы был всего лишь избалованным богатым бездельником. Ты многое можешь.
– Угу. По карманам шарить. Еще коней воровать могу. А более ничего. Мать из-за меня убили. Ну а жену свою я сам загубил.
– Неверно. Смерть матери – не твоя вина. Жену спасай, если любишь. Еще не поздно. А что до талантов твоих, есть у меня работа.
– Так я и знал!
– Ну вот, опять. Я что, посылаю тебя убивать? Шпионить в Заозерье? На дорогах грабить? Я сказал – работа. За плату и харчи. Ну и за кров, раз уж ты все равно торчишь в замке. Обычная работа, как у людей. Можешь отказаться.
– Ну? – буркнул Обр, полный самых черных подозрений.
Но крайн вдруг замолчал, пристально глядя в небо.
– Ну? Что за работа?
Крайн вздохнул. Сцепил руки на коленях, прикрыл глаза.
– Господин Ивар нуждается в защите.
– Он? Да он сам кого хочешь в блин раскатает.
– Верно. Полагаю, ты еще не знаешь, на что он способен на самом деле. Но… – господин Лунь снова замолчал, точно собираясь с духом. – Третьего дня на ярмарке сотни людей видели его крылья.
– Ну и чего такого? – не понял Обр.
– Примета есть. Крылья показать – крыльев лишиться.
– А этот ваш Ивар сказал – суеверие.
– Раньше я тоже так думал.
Господин Лунь слегка повернулся, небрежно указал на свою горбатую спину.
– А разве вы… А у вас…
– Да. Сменял крылья на жизнь нескольких глупых подростков. А наш Варка – на жизни тупых сенежских обывателей.
– Но он вроде своих спасал.
– Своим ничего не грозило. Они там втроем были. Тройной щит, особенно с участием господина Илма, надежнее любой крепостной стены. Чугунные ядра в лепешку плющит. А вот охрану княжескую мгновенно смели бы. И люди погибли бы. Филиппа в Сенеже любят. Могли кинуться защищать. Ярмарочная толпа. Женщины. Дети. Да что тебе объяснять. Ты человек опытный.
– Угу.
– Рыжую я просто запру. Давно об этом мечтал. Пусть сидит в замке. Но Ивар – здешний травник, по призванию, по наследству, по сути. Запрети я ему покидать замок, он просто не станет меня слушать. Ходить за ним хвостом я тоже не могу. Люди не поймут, да и он никогда не согласится. Он считает, что сам может себя защитить, и это вполне справедливо. Но, чтобы отразить опасность, надо ее видеть, узнавать в лицо. А он… Про таких у нас в Пригорье говорят – по облакам гуляет. Все у него добрые, все хорошие, как у твоей Аннушки.
– Ясно. Хотите, чтоб я прикрывал ему спину?
– Что ж. Ты многое умеешь и, главное, чуешь угрозу. Частенько даже там, где ее нет. Ну что, берешься? Плата хорошая, как у княжеского телохранителя.
– Ладно. Идет, – поразмыслив, решился Оберон. – А как же Нюська?
– Мы будем делать все, что возможно. Дадим тебе еще немного времени. Думай! Спасти ее можешь только ты. Кстати, крайны по-прежнему должны тебе желание.
– А, – решился Обр. – Так это просто. Скажите вашему лесу, что я свой.
– Чего-чего?
– Ну, здешний лес со мной говорить не хочет. Вы же его хозяева. Скажите ему, что я свой.
Крайн некоторое время разглядывал его, по-птичьи склонив белую голову.
– Не понимаю, – наконец, сообщил он. – Ничего. Совсем.
Обр знал, что ему никто не поверит. Но тоска по лесу оказалась сильнее стыда и страха. Как мог, запинаясь на каждом слове, рассказал все.
– Во-от как, – протянул крайн, – а говорил: ничего не умею. Кто ты, Оберон Александр? Ты, друг мой, умеешь такое, что здесь никому и не снилось.
– Но я же слышал, как этот ваш Ивар…
– Пел для Пригорского леса. Все верно. Но это иное. Понимаешь, мы поем для них, для гор, лесов и полей. Но они никогда не отвечают. Никто, никогда не говорил с лесом, как ты. Я, конечно, исполню твою просьбу. Это не трудно. Эй, лес, он свой!
