Нюська встрепенулась, готовая кинуться на зов.
– Мне надо бежать. А когда ты опять… – Но вопрос остался без ответа. Обр исчез, как змея в траве, бесшумно и быстро, не задев ни единой ветки.
* * *
– Где тебя носит? – сердито спросил Родька. – Отваливать пора, а тебя нигде нету.
Обра носило по лесу. Не так давно он отыскал высокий пригорок, поросший елями. Деревья стояли густо, но с лысой каменистой вершинки все же было видно море. Хорт полюбил сидеть там в ветреные дни, когда комары не слишком донимали. Или валяться, раскинув руки, на широком взлобье здоровенного валуна, глядеть на вольно бегущие облака, в стылую нежную голубизну над ними.
Ему казалось, надо хорошенько обдумать что-то важное, но думать не получалось. Получалось какое-то невнятное томление, непохожее на обычную тоску и желание отплатить за погибших Хортов. Чего ему теперь не хватает, он и сам не знал.
Правда, пока пререкался с Родькой, понял: если чего и не хватает, так это хорошего ужина. Но ужин он проворонил, и пришлось идти на ночной лов голодным.
Лов оказался удачным. Поутру карбас сидел глубоко, шел тяжело, медленно. Да и ветер был противный. Маяк и крепость на горе показались только к полудню. Видно было, как от полоски рыбацкого причала отвалила чужая лодка, развернула парус, двинулась по ветру.
– Косоугорские, – определил Жила, – раньше нас поспели.
– Неладно, – пробормотал Северин, – еле ползут, будто полные. Слышь, Фома, поворота к ним. Спросим, чего и как.
Завидев их, косоугорские живо убрали парус и еще издали принялись орать и махать руками. Когда подвалили поближе и стало можно разобрать слова, оказалось, что слова эти сплошь ругательные. Доставалось и Северину, и всем Кривым Угорам, и патлатому Лексе, чужаку недоутопленному, чтоб его Злое море обратно взяло. Северин в ответ рявкнул, чтоб кончали лаяться и говорили толком. Выяснилось, что еще вчера сами косоугорские и усть-соньские спокойно торговали на рыбацком причале и остались с прибылью, а нынче сунулись – на причале стражники и эти, псы Харламовы. Мол, приказ от городского старшины вышел: на причале рыбой более не торговать, потому от такой торговли городская казна в убытке. А сам Харлам теперь не по две – по полторы гривны за пуд рыбы дает. Ясно, проучить всех желает. Чтоб он потонул вместе с Лексой вашим. Ишь, с сильными тягаться вздумал. Через него все беды.
Тут и на Севериновом карбасе все посмотрели на Обра. Но седьмой сын Свена давно привык, что он самый младший и потому вечно во всем виноватый. Косые взгляды на него не действовали. Он прищурился, всматриваясь в полоску причала, и, показалось, снова разглядел там своего личного врага, обладателя очень твердых кованых сапог.
– Поворачиваем, – хмуро сказал Северин, – соль есть пока. Все на засол пойдет.
– А потом? – уныло спросил Жила. – Соленую-то эту потом куда денем? Харлам по осени так цену собьет, что…
– Вот чего, – сказал Обр-Лекса, – высадите меня во-он там, подальше, за причалом, а сами идите за мыс, в порт и встаньте где-нибудь с краю, как под разгрузку.
– Погонят, – отмахнулся Северин.
– Не успеют.
– Ну, встанем мы, и чего будет?
– Посмотрим.
– Там, за причалом, к берегу не подойти, на камни сядем, – заметил Фома.
– Ладно, – Обр зло прищурился, потянул через голову рубаху, – я и вплавь могу, если недалеко.
Лето уже перевалило за половину, но водичка по-прежнему оставалась ледяной. Однако последыш Свена так обозлился, что был готов на все. Не то чтобы ему было особенно жалко здешних смердов, но позволить взять над собой верх он никак не мог.
Глядя, как он быстрыми гребками, вытянув над собой руку с узлом одежды, одолевает оставшиеся до берега сажени, Северин недоверчиво покрутил головой, поскреб в просоленной бороде и все-таки велел править за мыс. Ухмыльнулся про себя, заметив, что следом за ними потянулись и косоугорские.
В порт вошли робко, по стеночке. Гребцы изумленно посматривали на громадную двухмачтовую лодью, стоявшую на якоре в отдалении. Такие до здешних мест добирались редко. Места у широкого дощатого настила под скалой, в высоте переходившей в городскую стену, было довольно, но карбас осторожненько приткнулся с самого краю. Причальный канат забросили, но весел не покидали. Опасались гнева начальства. Северин то и дело озирался, высматривая портовую стражу.
– Эй, – звонко раздалось сверху, – эй, на карбасе!
Вдоль стены шустро полз вниз ком спутанных веревок, хитро крепившийся на двух толстых канатах. На веревках качалась, летала из стороны в сторону маленькая фигурка, трепались по ветру длинные темные патлы.
– Лекса? – прищурился Северин.
– Он, – отозвался зоркий Фома-рулевой.
Радостно засвистел Родька, но Обр-Лекса к долгим приветствиям был не расположен.
– Нагружайте! – заорал он, прыгнув вниз, когда до причала оставалось еще не меньше четырех саженей. Скопление веревок, которое он потянул за собой, оказалось прочной, мелкоячеистой сетью. – Шевелитесь! За подъемник по времени плачено. Дядька Северин, пошли наверх!
– Зачем?
– Деньги получать. Семен Дальний три гривны за пуд дает. А может, и все четыре. Как сторгуетесь. Он на все согласен, лишь бы Харламу этому цену перебить. В город ему въезжать-то запретили, а торговать можно, но нечем.
– А у нас возьмет? – подали голос косоугорские.
– Спрошу, – пообещал взъерошенный Обр.
– Тут нас не ждите. Разгрузитесь и гребите на рыбацкий причал. Туда придем, – сказал Северин и, заранее отдуваясь, двинулся к пробитой в стене единственной лестнице, такой узкой, что подниматься можно было только гуськом, да и то плечи все время задевали шершавый камень.
– Я вот чего думаю, – медленно выговорил Жила, разглядывая удаляющуюся тощую спину Хорта, – прав был тот солдат беглый – не Лекса он. Не нашего поля ягода.
– А кто? – вытаращились на него гребцы.
– Да кто ж его знает.
* * *
Дело с Семеном сладилось и пошло. И хорошо пошло. Портовая стража не то чтобы не гоняла рыбачков, а просто смотрела сквозь них, будто и нет на свете никаких вонючих, облепленных чешуей карбасов, портящих строгий вид военного порта. Обр однажды услыхал, как Семен хвалился в трактире, будто ему даже взяток давать никаких не пришлось.
Господин Стомах, начальник порта, высшая военная власть, был на ножах с властью штатской, городским старшиной, господином Барухом, и только рад был поприжать Харлама, коему городской старшина покровительствовал. Правда, особенно больших доходов не было и не предвиделось, потому что Семен старался держать цену хоть грошиком ниже, чем в Харламовых лавках, но кривоугорские, косоугорские, усть-соньские, усть-польские не роптали. Лишь бы избавиться от чужака Харлама, раз и навсегда выжить из Городища. Упрямый Харлам, конечно, сопротивлялся.
