– Это плаун-трава, – мягким голосом говорил крайн, – ядовита, но вытяжка помогает от сердечной слабости. Применять с осторожностью. Голыми руками лучше не рвать. А эта краса неземная, – он поднял пышную кипенно-белую цветочную кисть, с удовольствием понюхал, – это кукушница, ночная фиалка.
– А она от чего?
– От несчастной любви.
– Как это?
– Да так. Варишь из корней приворотное зелье, в ночь с четверга на пятницу размешиваешь косточкой обглоданной в муравейнике летучей мыши… Сначала семь раз посолонь, а потом против…
– И помогает?
– Кому как.
– Понятно.
– А это купена душистая, соломонова печать. Дядьке Антону притирание можно сделать. От прострела хорошо помогает. И внутрь хорошо, если ты отравлен. Мигом наизнанку вывернет. А вот это…
– Это случайно пристало.
– Э, нет. Это калган. Всем травам трава. На вид слабенькая, цветочек бледненький. Корень настаивают и пьют от семи болезней.
– Да… Я еще осенью понял, что ни бельмеса не смыслю.
– А я еще зимой предлагал тебя учить. И сейчас не отказываюсь.
– Как учить? Ведь вы же нас хотите того… в хорошие руки… Или я этот… избранный? Особенный какой-нибудь?
– Дурак ты особенный, – тяжело вздохнул крайн, – глаза бы мои на вас не глядели.
– И не надо, – сказал подошедший Илка, – мы завтра уйдем.
– Позвольте поинтересоваться, куда?
– В Загорье, – сказал Варка.
– Вы же нас тетке Таисье отдали, – тихо заметила Фамка.
– Я в Загорье не пойду, – хриплым наплаканным голосом заявила Жданка, – и к тетке Таисье не пойду. Лучше к дядьке Антону в батрачки наймусь!
– Чем же это лучше?! – возмутилась Ланка.
– Не было у бабы печали – купила баба порося, – пробормотал крайн, – ладно, давайте сюда грибы, а то мы до темноты домой не попадем. Так, годится, годится, отрава, червивый, совсем червивый, годится, отрава, отрава, опять отрава. И чему вас только учат в этих ваших лицеях…
Скоро перед ним выросли две кучки: крепкие молодые березовики и негодные для жарки горькушки, вешенки, новорожденные мухоморы. Тем временем Фамка на скорую руку скрутила из подвернувшихся березовых веток некое подобие корзины. Корзинка эта, слабая и дырявая, все-таки дотянула до самого дома. Грибы благополучно прибыли на кухню и были поджарены под руководством господина Луня, который лично следил, чтобы и соли в меру, и луку, и чесноку, и маслица. За грибной суетой все распри как-то позабылись. Только Жданка ходила как в воду опущенная и все норовила спрятаться за спиной у Фамки. Ужин начался в мире и согласии, но тут все испортил не склонный к забывчивости Илка.
– Вы не можете нас отсюда выставить, – вдруг заявил он.
Господин Лунь вопросительно поднял левую бровь.
– Мы слишком много знаем.
– Что ж такого особенного вы знаете?
– Так очень просто, – догадалась Фамка, – он считает, мы можем пойти и всем рассказать, что из крайнов вы тут один и что у вас… что вы…
– Что я калека. Что ж, если это доставит вам удовольствие…
– Он этого не сделает. Правда, Илия? – ласково спросила Ланка.
– По правде говоря, – слегка смутился Илка, – я не это в виду имел. Вы тут нас научили тому-сему. А управляем мы этим плохо. Дел можем натворить – страсть. Как у Козьего брода. Я до сих пор не разобрал, убили мы там кого-то или нет.
– Резонно, – вздохнул крайн. – Одного не могу понять – почему сегодня все вокруг занимаются вымогательством?
– Вещи у нас собраны. Завтра уйдем и забудем все, что знали, – сказал Варка, – больше вы о нас не услышите.
Сказал и полез спать в свое гнездо наверху.
* * *
Спал он долго и крепко, проснулся поздним утром, вскочил как встрепанный, вспомнив, что надо собираться. Как был в одной рубашке, подбежал к окну посмотреть на погоду и, охнув, кинулся к веревке. Правда, в последний миг все-таки опомнился и в жуткой спешке натянул штаны.
Господин Лунь, мирно пересекавший главный зал, едва удержался на ногах и со стоном схватился за грудь.
– Доброе утро, Ивар, – выдохнул он, – не кажется ли тебе, что подобные манеры…
– Солдаты! – заорал со всего размаху врезавшийся в него Варка. – Солдаты на пустоши!
К его ужасу, господин Лунь сохранял полное спокойствие.
– Какие солдаты? – поинтересовался он, удерживая за шиворот Варку, который все порывался куда-то бежать.
– Такие! – выкрикнул Варка прямо ему в лицо. – Синие! Опять Трубеж, чтоб ему!
– Над Починком дыма нет?
– Нет. Я ж говорю, они прямо сюда! Конные! Много!
– Ну и что?
– Как что?! Они же там…
– Вот именно. Они там. Мы здесь. И общение между нами совершенно невозможно. Но, если ты настаиваешь, я могу открыть дверь и…
– Нет, – твердо сказал Варка, – спасибо, не надо.
Он слегка пришел в себя и с облегчением улыбнулся. Безопасность! Сотни саженей сплошной скалы. Даже если б у этих были пушки…
– Все-таки я хочу взглянуть, – задумчиво заметил крайн и не торопясь направился к Варкиной веревке.
Варка поспешил вскарабкаться вслед за ним. Всем прочим, сбежавшимся на Варкины вопли, пришлось остаться внизу.
Крайн стоял в самой середине оконного проема, слегка расставив ноги и небрежно заложив руки за спину. Варка осторожно приблизился сзади, встал рядом.
Отряд конных в синих плащах растянулся по дороге через пустошь. Передовые были уже на полпути к одинокому дереву. Лошадки и солдатики на зеленой травке. Сверху даже красиво. А сзади телега тащится… Интересно, зачем?
Крайн вдруг тихо выругался и, вскинув руки, рванулся вперед, в пустоту. Варка завопил, в последний миг обхватив длинное нескладное тело. На пол у самого края они рухнули вместе.
– Вам что, снова жить надоело?!
Крайн, неловко упавший на спину, приподнялся на локте, глухо бормоча что-то про старого беспамятного дурака и рыжее наказание. Про дурака Варка не понял, но наказание, да еще рыжее… Не поднимаясь с четверенек, он быстренько подполз к краю. Далеко, примерно посередине между одиноким деревом и приближающимся конным отрядом, медленно двигалось яркое пятнышко.
* * *
Жданка шла не спеша, по сторонам не смотрела, босые ноги тихо ступали по низкой дорожной травке. Солнце пекло рыжую макушку. Печалиться Жданка не умела, и, должно быть, от этого у нее все болело: и голова, и сердце. И руки-ноги не слушались. Уходить тайком, не попрощавшись, ей не очень хотелось, но Варка, дубина упрямая, вбил себе в голову это Загорье. Нет, в Загорье она не пойдет. И к тетке Таисье не пойдет. Останется тут, у Петры и Тонды. Почему она хочет остаться, Жданка не могла бы объяснить никому, даже Варке. Все-таки он парень. Парни ничего такого не понимают. А девчонки… Ланка, узнав, хохотала бы до упаду. Фамочка смеяться не стала бы, просто фыркнула бы и приказала не дурить.
