– Простираюсь перед тем, кто не имеет ни начала, ни середины, ни конца; кто пробудился, а пробудившись, указывает вечный путь бесстрашия, чтобы те, кто не осуществил осуществили. Преклоняюсь перед Солнцем святой Дхармы, излучающим свет мудрости, устраняющим привязанность, неприязнь и катаракту неведения… – Он внимательно вглядывался в лица слушающих, но они сидели, не глядя на него, обратившись в сам слух, не отвлекаясь виденьем форм. Маленький тулку устал и медленно моргал засыпая. – Склоняюсь перед теми, кто видит, что природа ума – ясный свет, а омрачения бессущностны, кто, истинно постигнув изначальный покой – предел отсутствия двоякой самости всех существ – обладает неомрачённым умом, зрящим, что все существа подобны совершенным Буддам… Сущность подобна драгоценности, пространству и чистой воде: по природе своей никогда не омрачается. Если бы у существ не было бы семени Будды, они не удручались бы от страдания, не желали бы ухода от страданий, не заботились о нем и не стремились бы к нему
105. – Он уже не смотрел на них, читая по памяти, вдохновенно, как, бывало, Марианна нараспев читала свои избранные стихи, повторяя в уме миллион раз одни и те же строки, любовно запоминая каждое слово, придавая каждой фразе весомость и значимость, вдумываясь, ожидая за каждой буквой найти бесконечно глубокий смысл, приводя в уме примеры, сравнивая свою жизнь с написанным. Он глубоко любил все тексты, что лежали теперь в его комнате нагроможденные стопками, так что чашку поставить было некуда. Все эти тексты уже давно стали частью ламы Чова. Он более не нуждался в бумаге, нося глубоко в сердце каждую строчку.
Пока он читал, Харша внимательно слушавшая его речь, постепенно улетала куда-то. Словно сначала слышишь лишь звуки, потом приходит смысл, а после – переживание. Так и она. Сначала слышала лишь слова и думала про себя опять одну и ту же мысль о том, какой же ее учитель умный и ученый, хотя выглядит как бродяга. Потом она поймала себя на том, что опять снова и снова крутит по кругу эту мысль, словно желала получить за нее подарок, выиграть приз в конкурсе. Словно сама эта бесконечная жвачка мысленных восхвалений способна была привести ее к достижению состояния Будды. Ей стало видно, как на ладони, имей она такие мысли, она может до скончания времен крутить их по кругу, но абсолютно никак не приблизится к пониманию. Поэтому попыталась обратить фокус внимания в смысл его слов. Тут она словно шла где-то близко. Как по самому краю обрыва, нащупывая нечто важное. Она уже бывала на этом обрыве. Она уже сидела на нем свесив ножки когда-то. Когда это было… Силилась вспомнить. Точно во сне ей пришли вдруг на ум обледенелые ручьи, дорога, полурастаявшие снега на полях у поселка. Это было после собаки. Она сидела тогда на краю. Это был тот самый край. А гуру все говорил и говорил. Она уже не видела, как Габэ, заботливо положил мальчика на подстилку из своей куртки и тот все пытался не уснуть, чтобы получить передачу. Одну из тысяч полученных передач учений.
Вот еще чуть-чуть и она подойдет к обрыву. Он говорил и говорил, а она пока стояла и ждала чего-то. Осознание было на пороге. Оно остановилось с кулаком, занесенным над дверью, чтоб постучать, но не стучало. Ей стало страшно. Нечто грозное надвигалось со всех сторон. Она уже не могла смотреть по сторонам, не оглядывалась на Ринчена и Габэ, не пыталась поймать истину за хвост. Множество небесных труб звучно, настойчиво призвали Истину и та, как черная туча, как песчаная буря надвигалась из-за горизонта обещая обратить в пух и прах все жалкие мыслишки и планы на будущее, бесконечную мысленную жвачку, жажду любви, жажду жизни. Нечто огромное как сам небосвод, двигалось вперед огромными легкими вдувая воздух в рог победы. Харше стало жутко. Если эта темнота настигнет ее, то ее уже не будет. Ощущение смерти, животный страх перед неизвестным шевелился в животе, и она не могла справиться с дрожью, пробившей все тело, как молния поразившая прямо в макушку, оставившая красный фрактальный след на коже спины и плеч. Вокруг звенел колокольчик, словно одинокий ослик брел по дороге, унося на повозке ее мертвое тело. Это ей уже больше не пригодиться, сожгите в костре, развейте по ветру, в конце концов сбросьте коршунам и грифам на съедение. Всепоглощающая природа сиюминутности существования охватила ее. Она умерла. Теперь окончательно. Пережила смерть при жизни. Казалось теперь все кончено.
Но вот в дали ума забрезжил рассвет. Кто-то шел к ней. Все небо оросилось радужными звуками его голоса произносящего слова из древних текстов. Таких древних как сама вечность. Словно эти слова всегда и везде существовали, проявляя себя сквозь века. Она уже не понимала смысла, не разбирала слов, прислушиваясь только к звукам голоса, в вибрациях которого содержалась изначальная глубина. Этот голос говорил и говорил ей что-то, и казалось, он повторяет и повторяет одно и то же, одно и то же, что знали все мы, что слышали все мы где-то за гранью, в промежутке. Словно всплыла память о том, что происходит после смерти
106, когда все небо, земля и пространство вокруг тебя наполнено миллионами миллиардов божеств прыгающих, танцующих, скачущих вокруг тебя в безумной пляске. Все они, лишь проявления твоего ума от размеров с огромную гору, голова скрывается в облаках, а ноги уходят под землю, до размеров с маковое зернышко, но ты видишь их всех одновременно. Слышишь эту какофонию звуков, что они издают. Яростные и жуткие, добрые, блаженные, все крайности, что можно себе вообразить от верхних небес до ужасов ада. Это они говорили тебе все это, но ты лишь в ужасе бежишь от них к новому рождению в сансаре. Это и есть наш ум. Бескрайний и глубокий как океан. Не из тех океанов, что бывают на земле. Ведь земные лишь жалкое подобие того, что не имеет дна, не имеет формы, звука. Она падала в эту бездну. Под ногами простиралось нечто. Это объемное ощущение глубины не выразишь словами, его можно лишь пережить, а пережив засмеяться или испугаться. И вот она все время думала, что будет дрожать от страха, но неожиданно засмеялась. Бездна больше не пугала. Бескрайнее чувство объема под собой. Мы словно маленькие всполохи на поверхности. Вся наша жизнь лишь жалкое разбрызгивание волн, мельтешение. Не так-то просто увидеть бескрайнюю глубину, что скрыта в нас самих. Как может пугать свое лицо? Оно и есть ты, которого никогда не существовало, ни сегодня, ни вчера. И никогда не будет существовать. Ты – это бездонный океан с миллионами маленьких волн, каждая из которых надевает на себя маску, принимает на время маленькое лицо. И океан никогда не считает себя волной. Харша словно повисла в этом познании величия. Теперь она не падала вниз, как с обрыва, а парила как пушинка в невесомости, колыхаясь на просторах непознаваемого. Волны смертоносности приходили и отступали. Она не привязывалась к ним и не отторгала. Все просто проявлялось перед ней, сиюминутно сворачиваясь. Это было переживание глубочайшего покоя, в котором больше не осталось понимания «я» и «мое». Не осталось страхов, цепляния за жизнь. Все иллюзии о мирском счастье развеялись мудростью. Когда ты понимаешь, что эта Харша лишь всполох на просторах огромного океана, крохотная волнышка, ничего не значащая сама по себе, то это знание успокаивает. Парение в просторе блаженства. Если бы сейчас у нее были бы те воспоминания, что приходили раньше, то она вспомнила, что представляла состояние Будды, как большое количество сомы. Но это же было просто смешно. Глубина не сравнимая ни с чем. Неописуемое. Как может волна охватить океан? Как может Харша понять, что чувствует Будда? Только если сольется с океаном, отпустив все концепции, тогда поймет, но это уже не будет такое понимание, которого ожидает Харша личность, какое ждет Ринчен и Габэ. Это будет совершенно другое.
