Марианна резко замерла на месте, словно её подстрелили, но тело еще не успело рухнуть на землю. Из лагеря бежали спасители, но она кивком головы попросила их удалиться. Развернулась, медленно пошла обратно. Он уже вернулся назад и сидел там, где раньше.
– Может хватит маскарада? – Спросила она на нильдари.
– Сколько вас там? – Мужчина отвечал не поворачиваясь.
– Вместе со мной – двенадцать.
– Так вот, пусть эти одиннадцать разворачиваются и идут обратно. В портал войдешь только ты. И если не хочешь, то уговаривать не буду.
Она подошла к нему, встав неподалеку, разглядывая свои ранения и не обращая внимания на его слова. Подошла почти вплотную, протягивая руку.
– Ты похоже хотел мне помочь?
– Помоги себе сама. – Он с пренебрежением махнул головой в сторону соседнего пенька, взглядом указывая на стоящие там пузырьки. Она отступила на пару шагов, но к пеньку не пошла. Так и осталась стоять в темноте, озаренная мечущимися бликами костра.
– Почему ты не хочешь пускать их? – Спросила она наконец, видя, как он принялся опять вытачивать колышек. Но ответа не последовало. Быстро закончив работу, бросил заостренную ветку в костер. Так уже в девятый раз.
– Так значит ты замужем. – Опять он начал по-русски. – С каких это пор?
– Уже давно. – Марианна поджала губы. Он тяжело вздохнул.
– Тогда какого черта ты здесь забыла?
– Нам очень нужно попасть туда. – Марианна осторожно дотрагивалась до болячки, из которой сочились крупные капли крови, аккуратно вытягивая занозы. – Если ты помнишь, то Харша хотела попасть в наш мир, чтобы найти своего учителя. – Тут он резко перебил ее.
– Да уж, как такое забыть?! Годами мне мозг выносила.
– Так этот учитель оказался великий йогин, и теперь он оставил тело. – Марианна не обратила внимания на его раздраженный тон, продолжая спокойным голосом. – И он обещал Харше родиться в мире богини Алатруэ. И теперь я и его ученики должны будем отыскать его снова.
– Экою он забаву нашел, мотать людей туда-сюда, словно это шутки какие, портал пересекать. – Он бросил в костер очередную ветку. Огонь пылал жарко и шумно. Марианна чувствовала, как начинают нагреваться глаза, если долго смотреть на пламя, а потому отвернулась. Небо постепенно расчищалось и стала видна восходящая полная луна. Ветер постепенно стихал. Ночь наступала.
Он продолжал.
– А Харша с тобой?
И Марианна с болью быстро взглянула на него и снова отвернулась, придерживая руку. Потом дотронулась рукой до сердца и быстро одернула обратно, словно вспомнив о ране и теперь с сожалением разглядывая блузку, испачканную кровью. Он видел все это, но смотрел на нее холодным безучастным взглядом чужих глаз. Эта внешность немного пугала ее, не давая повода искренности.
– Да. – Отвечала она коротко. – В каком-то смысле Харша здесь, со мной.
– Что значит: «в каком-то смысле»? Если я её увижу, то ей точно несдобровать. Так что пойди передай там, чтобы сюда не совалась. Ведь это всё из-за неё. Из-за этой глупой затеи. Я мог бы жить как ни в чем не бывало, и ничего из этого не случилось бы. За годы странствий, что я провел здесь, многое успел подумать и передумать. И теперь понимаю, что это полностью ее вина. Если бы не она, то не было бы этих серег, – он вдруг с какой-то ненавистью схватился за уши и вытянул серьги, на глазах Марианны растворяя прежнюю внешность, принимая истинный облик сребровласого Владыки нильдаров. – Не было бы амриты, этого похода… – Он остановился на мгновение, будто поперхнувшись. И продолжил потухшим голосом. – Ничего бы из этого не было. Не было бы всех страданий, что я испытал, бродя по миру людей с тех пор, как получил ту записку в аэропорту. Да даже записки бы этой не было. Ничего бы не было, если бы не эта проклятая змея. Своими руками бы её задушил. Пусть не смеет обратно соваться.
Он замолчал. Черешневые глаза Марианны наполнились нежностью. Она плюнула на то, что может испачкать светлую блузку и полезла рукой за шиворот, вытянув длинный шнурок с мешочком на конце. Растянула тонкие веревочки, раскрыла черную ткань, вышитую причудливым орнаментом. Вытряхнув на руку содержимое, подошла к нему, сунув ладонь под нос.
– Вот твоя Харша, точнее то, что осталось от нее. А сама она уже давным-давно ушла из нашего мира. Она умерла, Сил, так что тебе теперь незачем волноваться. – На ладони лежало несколько разномастных жемчужин и желтый полупрозрачный камень, гладкий как морская галька.
– Что это? – Он поднял на нее стальные глаза.
– Это реликвии, что остались после того, как мы сожгли ее в погребальном костре. Такие появляются только если практик достиг определенных высот на своем пути. – Она перебирала жемчужинки. – А вот это – камень исполнения желаний, который есть у каждого нага во лбу. За счет этого они могут менять форму. Это мне другие наги объяснили. Похоже, что твои серьги сделаны из пары таких. Ну и еще немного Харшиного волшебства, конечно. – Она скорбно улыбалась. Селдрион слушал внимательно, но смысл её слов до него не доходил.
– Что это значит, что она умерла? Как это?
– Да, она умерла.
– Давно?
– Да, уже много времени прошло. Лет шесть наверное…
Он задумчиво смотрел на ее ладонь, ссадины на коже и перламутровые жемчужины на мягкой руке. Весь его вид говорил о том, что он попросту не мог допустить смертность принцессы. Ее скорбную недолговечность. Словно можно было бы вечно ненавидеть её и ругаться с ней, грозиться убить, но даже краем ума не допускать, что она и сама может сделать это. Может взять и умереть.
– Я не мог этого знать… – Медленно произнес он.
– Ничего страшного, я думаю – она обрела лучший мир.
Оторвавшись от раздумий, он молча поднялся, взял с пенька пузырек и вату и подошел к Марианне. Та уже успела спрятать камни обратно. Наблюдавшая за его действиями уже протягивала правую руку. Он взял ее мягкую маленькую ладонь. Смотрел ей в глаза с жгучим холодом.
– Ну, а ты как? Счастлива замужем? – Снова заговорил по-русски, словно не мог произносить такое на нильдари.
Марианна молчала. Смочил вату дезинфектором и по-хозяйски с каким-то особым чувством принялся стирать уже запекшуюся кровь. Она сжимала от боли пухлые губы, морщила нос черноглазая, с кожей бархатной, матовой. И он опять не выдержал. Её присутствие всегда приводило его в особое смятение, трепет. Слова, идущие из глубин страдающего сердца поэта, вошли в его губы, и он заговорил этими словами, словно бурным потоком извергающимися. Страстно-горькими словами-стихами нищего, вечно страждущего поэта Маяковского, годами мысленно повторяемыми, так ладно, спонтанно вырывающимися с его губ. Будто не бедному поэту принадлежащими, а самому Селдриону, повторяющему с придыханием, с трепетом.
Дым табачный воздух выел.
Комната -
