– Что ж, пусть будет по-вашему, – нежно улыбаясь ответила Марианна, – только о том, что мы равны говорю не я, а он.
– Кто он?
– Человек из моих снов.
– Ну вот, ты уже начинаешь меня пугать. Что опять с тобой происходит? – Он взял ее за предплечья, смеясь. – Может уже надо приглашать доктора?
– Жаль, что вам ничего не докажешь. – со вздохом Марианна высвободилась из его рук и прошлась по комнате, – Вы очень умный… не знаю, как сказать, ведь вы не человек… Вы очень умный нильдар, и я думаю, что у нас с вами получился бы очень интересный диалог, будь вы более открытым. Но вы все время прячетесь за масками, думая, что этого никто не видит. Пусть я и не умна как вы и не могу просчитывать сто ходов наперед, но считаю, что главное в людях – это честность и открытость. Именно так заводят друзей.
– Это очередной твой совет мне на сегодня? Завести друзей? Наш разговор превращается в карикатуру. Не стоит так быстро переходить на личности. Я с тобой на брудершафт не пил, – Артистично вскинув брови отвечал он удивленно.
– Это не совсем совет…Хотя даже если бы я предложила дружбу, то вы бы несомненно отказались, ведь по-вашему мы не равны. К чему вам поддерживать общение с человеком, тем более таким бесполезным. Это так сильно волновало меня раньше, но после пережитой смерти я освободилась от желаний и страхов. Они подобны пыли на дороге. Все желания, сомнения, иллюзии, как пыль липли ко мне, но теперь я чиста. В этот раз я говорила не о себе. Я говорила о вашем счастье. Я просто хочу, чтобы вы были счастливы. Скажите, сейчас, имея такое мнение о мире, о том, как «должно быть» вы счастливы?
– Как быстро ты перескакиваешь с темы на тему. Хочу вернуть тебя к реальности, поправив лишь тем, что не просил тебя давать мне советы. Здесь именно я в данный момент даю совет тебе спрятать подальше свое огромное самомнение и впредь поступать согласно правилам нашего этикета, соблюдать субординацию. Но я слишком сильно устал сегодня, чтобы, сидя здесь за полночь, препираться с невоспитанным ребенком, коим ты, несомненно, являешься.
Он отошел от нее и снова сел за стол. Вид его был и впрямь уставший. Он долго и внимательно смотрел на нее, но Марианна отвела взгляд, притворяясь что разглядывает мебель.
– Садись же, чего стоишь, – он махнул ей на кресло, но уже более дружелюбно, хотя с усталостью. – Ты затронула серьезную тему, над которой испокон веков бьются самые могучие умы нашего мира. И ты знаешь… у них до сих пор нет ответа. Напридумывали всякого. Не знают, как сделать так, чтобы и иерархию в обществе поддержать и вместе с этим уровнять всех и каждого. А я думаю, что это просто демагогия. – Он снял диадему, отложив ее в угол стола, как бы показывая, что разговор перешел в разряд неофициальных. Марианна уставилась на украшение, лишь бы не блуждать глазами по комнате. Селдрион закинул голову назад и глубоко вздохнул, после чего опять уставился на гостью. Заметив ее интерес, поднял палец вверх и как будто специально изображая шипящий акцент гида из царства нагов, отметил. – Это старинное украшение поистине уникально. Оно было создано во времена предыдущей династии и передано моим далеким предкам самой богиней Алатруэ. – И дружелюбно спросил, – Хочешь посмотреть поближе?
Марианна замялась, но ей было действительно интересно, поэтому она кивнула.
– Что ж, бери! – уверенно кивнул Владыка.
Девушка встала и уже потянулась рукой к диадеме, как на полпути он подпрыгнул с места и со смехом перехватил ее руку. Все еще крепко сжимая ее запястье, заботливым голосом проговорил:
– Ах ты ж святая простота! Тебя же четвертуют за это. Ха-ха! Священный символ царской власти. Эх ты… – он манерным жестом смахивал несуществующие слезинки смеха с глаз.
Марианна недовольно вырвала руку и села обратно насупившись. Повисло молчание. Селдрион поднес к сжатым в усмешке губам палец. Он говорил холодно и четко.
– Ничего ты не чиста, как ты тут имеешь смелость заявлять. Вся в налипшей грязи своих предубеждений. Говоришь освободилась от желаний и страхов… Ну, ну. Почему тогда в тебе возникло желание посмотреть это украшение поближе, а потом возник страх, когда я перехватил тебя, а сейчас ты лелеешь свою обиду, как ребенка. То, что тебя в последнее время распирает от эйфории – это амрита. Так что не учи ученого. Тебе больше было бы к лицу иметь скромность и застенчивость, от природы присущую вашему женскому роду, от того дарующую вам превосходство над мужчинами, а не хорохориться, как те солдаты, с которыми вы там пьете вино в подворотнях.
– Я ни с кем ничего не пила! – возмутилась Марианна. Селдрион осуждающе кивал головой.
– А в моей компании значит трезвенница…
Марианна с мольбой вскинула на него взгляд, прося остановиться. Это было в первый раз, чтобы она так долго и пристально смотрела ему в глаза, ведь раньше ей хватало мгновения, чтобы потом было стыдно на весь оставшийся день. Словесная борьба переметнулась во взгляды, но теперь Селдрион не видел в ней вызова, эта была молчаливая мольба о пощаде, это был взгляд беззащитной женщины, которая ищет у него защиту от него же самого, и глубокая нежность внезапно кольнула иглой его сердце. Стыд прокрался ночным вором, затаившись в глубине. Он недовольно отвел глаза первым. Поерзав несколько минут на кресле, Марианна поняла, что разговор затих сам собой и спешно откланялась, еще раз официально извинившись и пожелав ему приятных снов.
Спустя время, лежа на гигантской кровати с синим бархатным пологом вышитым золотом, потихоньку засыпая, он думал: «У нее глаза как черешня».
Молодой Элихио
Бесконечные лабиринты потаенных дорожек, беседки, укрытые цветущими кустами, ограды, оплетенные плющом, журчащие ручьи, фонтаны, подсвеченные магическими камнями, огромные деревья, дающие широкую легкую тень, открытые поля для пикника – все это занимало несколько километров по периметру, но даже этого не хватало Марианне, чтобы укрыться от назойливых глаз. С тех пор, как начались состязания, и во дворец приехало множество высокопоставленных гостей, а солдаты установили шатры в полях недалеко от замка, ей не давали прохода. Привыкшая уже к своей незаметности, она была неприятно удивлена обилием мужского внимания. Сначала казалось забавным, когда тот знакомый солдат нашел ее и предложил прогуляться под луной, но потом она стала натыкаться на подобных ухажеров каждый раз при выходе в сад. Погода была чудесной, а сидеть в опостылевших за зиму комнатах, стало просто невыносимо. Работу в саду пришлось прекратить. Не только из-за недовольства Владыки. Размышляя над его словами, она все же решила не действовать наперекор и сделать так, как он хочет. Дело даже не в этом… Они следили за ней голодными взглядами, рвали цветы из этого же сада, чтобы подарить, посылали записки. Один даже пытался тискать ее в кустах. Девушка скорбела о тех счастливых временах покоя, когда она была никому не нужна, бродила как тень и общалась только со служанками. Да и им теперь не давали покоя. Но уйти, убежать, спрятаться как Марианна, они не могли, приходилось выполнять работу. Со смехом и одновременно сожалением Марианна наблюдала, сидя за чашкой чая в комнате для прислуги, как очередная молоденькая нильдарка бросала на стол огромную охапку тюльпанов, сорванных в их же саду, и плакала над тем, как эти озверевшие без женского внимания мужланы, вытоптали все клумбы, испортив весь ее труд. Дошло до того, что, написав коллективную жалобу, девушки отправились к Селдриону. Грозились вовсе не выходить на улицу до окончания состязаний и пусть эти животные растопчут сад ко всем чертям. Владыка иронично посмеялся, но нападения на служанок прекратились как по волшебству. Как всегда, нашлись и недовольные этими изменениями. Марианна видела, как младшая помощница швеи рыдала в тот же вечер и грозилась уйти со службы «этому извергу». Но ее никто не поддержал. Все вздохнули с облегчением. Солдаты так же разглядывали служанок, выходивших из замка, собирались толпами и ржали как кони в вечернее время, но клумбы никто не топтал, и за мягкие места не щипал. Поэтому она брала новую книгу, протискивалась через потайную дверь в противоположной от состязаний части замка, бежала быстрее по узким дорожкам вглубь сада. Дальше и дальше, под ароматные грозди цветущих глициний. Потом замедляла шаг наслаждаясь пением птиц. Листва распустилась. Теперь и без того изолированные тропинки стали вовсе недоступны для посторонних взглядов. Радовалась, что никто не увидит.
