– Что ж, хорошо. Я уйду. Прости меня, спасибо за вечер. – Сказал он не глядя и ушел, так и не заперев за собой дверь на ключ.
Марианна смотрела стеклянными глазами в потолок. Ее оставили в покое, но покоя не было. Яркий луч прорезал штору, засветившись на нижней границе двери. Он все поднимался и поднимался выше, разрастаясь, как будто хотел указать на что-то, то, чего она не видела. Все равно не смогла бы снова заснуть, поэтому поднялась на кровати, бесцельно глядя по сторонам. Луч шевелился от марева разогреваемого воздуха, осторожные пылинки поблескивали в его толще. Она молча следила за ним в полной тишине. Казалось, все звуки прекратились и птицы за окном замолкли. Только звук дыхания. Поверхностный и легкий. Должно быть радоваться надо было, но не получалось. Он как будто оставил за собой кровавый след, и она чувствовала свою сопричастность к его страданиям. Но ничего, пусть знает, что и ей было так же больно когда-то. Хотя лучше бы молчала. Лучше перетерпеть только свою боль, чем удвоить ее, ранив другого. Но как еще она могла защитить себя. Может не надо было защищать. Полежать, посмотреть в потолок равнодушно. Но этим все бы не закончилось. И что за стокгольмский синдром
20 у нее появился? Но уже ничего не изменить. Да и не хотела менять. Пусть будет так как есть. Вспомнился синеглазый с модной прической и попкорном. Такой счастливый всегда, никогда не печалится… Поэтому и существует только во снах. Что он говорил…постой. Может это… Все сложилось. Марианна наконец поняла. Сначала не поверила самой себе, но все эти события, и даже сам луч солнца указывающий туда, где скрылся он, говорили об этом, и она уже не могла отрицать – «Так это ты – тот самый золотой павлин…».
Незнакомка во тьме
Прошла неделя после бала, когда царевна Харша наконец прибыла в замок. Все шло своим чередом и первым делом она двинулась на прием к Владыке. Ее лицо без того худое, выглядело еще более измученным и ослабшим. Гибкие движения, которые так восхищали Мариэ, будто принадлежавшие танцовщице, теперь как бы поломано застывали в воздухе. Изящество, окружавшее ее тонкий обнаженный стан исчезло, ребра прорисовывались на спине. И как всегда увешанная драгоценностями с кончика хвоста и до макушки, частично скрывающими ее наготу, она была жутко голодна, но не признавалась в этом. Тем не менее слуги принесли ей нарезанное филе сырой рыбы и вино, а Селдрион с тоской наблюдал, как она жадно глотает целые куски почти не жуя. Нильдары не ели ни рыбы, ни мяса, поэтому это блюдо было специально для Харши. Когда она наелась, вздохнула облегченно, вытирая рот салфеткой. Довольная улыбка затеплилась в уголках глаз нагини, и только теперь она заметила, как мрачен был Селдрион, хотя и пытался это скрыть.
– Ну что ж, я рада, что ты смог заключить договор с отцом.
– Это не я, все само произошло, видимо из-за того что твои братья затеяли свору.
– Да, точно. Но нам на руку, – Харша цедила белое вино, – Их слишком много. Все хотят власти. Всё – как всегда. Осталось меньше месяца и мне нужно обсудить с Мариэ подготовку к путешествию, возможно подучить язык.
– Ты не выучишь язык за три недели.
– Ну и ладно, что с того, – цокнула она, закатив глаза.
– О тебе ничего не было слышно. Где ты была все это время? – Спросил Владыка поднимая на нее внимательный взгляд.
– Пряталась в лесах, – Харша говорила бегло, не глядя на него, – потом отец поймал меня, посадил в тюрьму. Но когда эти идиоты чуть не поубивали друг друга на свадьбе, он забыл обо мне, освободил наконец.
– Это ты за решеткой так отощала?
– Нет, в лесах… – Харша натужно вздохнула.
– Харша, если тебе положено есть мясо, то не мучай себя. У тебя тело не приспособлено к другой еде…
– Все хватит об этом, – прервала его нагини, – я ем рыбу, доволен. Это тоже еда. Давай лучше пригласим сюда Мариэ, пообщаемся. Давно ее не видела. Как она?
– Лучше не бывает.
– Мне нужна ее консультация, срочно… Сил, давай уже не тяни, позови слугу, пусть передаст, чтобы подошла.
Селдрион молчал, стиснув зубы. Харша подождала ответа, но приметив его кислую мину спросила.
– Что случилось?
– Она ушла.
– Что?! Куда ушла? – ее хриплый голос почти сорвался на шепот.
– Не ори ты так.
– Сил, объясни мне, черт побери, что здесь происходит?! – Она приподнялась с диванчика, стоя на хвосте.
– У нас тут случился инцидент, и она ушла жить к своей подруге. По иронии судьбы, я сам свел их.
– Что за инцидент и почему ты не запретил? Почему позволил ей уйти? – Он молчал, Харша продолжала возмущаться, – Я пожертвовала всем ради того, чтобы спасти ее, а ты просто так взял и упустил!
– Я не упустил. Она просто живет теперь в другом месте. Так же как жила бы в замке, только теперь у подруги.
– Но почему? – ее глаза округлились от удивления.
– Она сказала, что устала жить здесь. Хочет последние дни перед отъездом провести в компании близких ей людей.
– И ты отпустил? Ты что, с ума сошел? Да как она посмела так дерзить. Ты же Владыка нильдаров, чтоб тебя! Почему не приказал. Как нам теперь видеться? Мне что к ней каждый день ходить? Самой? Ты слабак! Слышишь, ты провалил мое задание. Я хотела, чтобы ты помог нам перейти в другой мир, но ты не смог позаботиться даже о девчонке, не говоря уже обо мне.
– Ты сама не захотела оставаться, – уставшим голосом отвечал он. Ее оскорбления пролетели мимо ушей. – Я был готов защитить тебя и даже этого вампира.
– Тогда почему дал ей уйти?! – истерически кричала Харша.
– Успокойся, она никуда не ушла, все так же под опекой, просто живет в другом доме.
– Но как мне к ней ходить? Обращаться в нильдарку что ли? Все время?!
– А как ты собираешься жить в их мире? Тебе все время придется быть человеком, – едко подметил Селдрион.
– А я знаю, знаю, как буду ходить к Мариэ, раз ты не смог удержать ее. Это ты виноват. Ты виноват! Как можно было доверить тебе такое дело. Вот увидишь, что я сделаю. – И она обратилась в прекрасную деву с длинными золотистыми волосами, на концах, свивающихся в кудри, с серебряной диадемой на лбу. Селдрион поднял взгляд.
– Не смей! – угрожающе зарычал он. Его лицо налилось кровью. – Не смей, гадюка!
На него смотрели любимые голубые глаза, но мягкий овал лица, ее нежное очертание носа, прекрасные губы, что светились раньше приятной сердцу улыбкой, теперь были маской, надетой на монстра. Глаза уже не источали доброту, а губы искривились ядовитой усмешкой.
