Глядя на Владыку в его новом обличье, девушка не могла воспринимать его по-прежнему. Постепенно она свыклась, что теперь он – женщина и это даже начало радовать, как будто наконец обрела подругу. По началу они снимали два отдельных номера, но потом Мариэ так расслабилась, что решила снимать один номер с раздельными кроватями в целях экономии. Она чувствовала, что он не притронется к ней ни при каких обстоятельствах, по крайней мере в этом теле, а деньги с продажи бриллиантов были не бесконечными и требовали к себе бережного отношения, к которому Селдрион не привык. Теперь Марианна стала частенько, словно из вредности, играючи, называть его Алисой, как было указано в российском паспорте, и, хотя он по началу лишь горько усмехался своей участи, но постепенно втянулся в игру. Как он заметил про себя – его новое тело сняло с Марианны вуаль застенчивости. Она больше не отталкивала его, а даже наоборот, когда они шли по городу, постоянно рискуя быть задавленными мотоциклистами или рикшами, проезжающими мимо с громкими сигналами в подобном хаосу мире, она хватала его за руку и становилась в карман между торговыми лотками, как бы желая спрятать от опасности. С нежной заботой, смеясь полным белых жемчужных зубов ртом, она подбирала ему разноцветную одноразовую одежду, которая рассыпалась после первой же стирки. Сама уже давно ходила в сари, нахлобучив прозрачный платок с блестящей каймой поверх выгоревшей кепки стража. Она накупила каких-то ненужных дешевых браслетов и серег, наносила тилаку на лоб, изображая замужнюю женщину, и целовала его в щеку, когда он соглашался на ее нелепые уговоры разрисовать ноги и руки мехенди. Обретение «подруги» и зыбкая надежда найти отца, наполняли ее дни цветной радостью и нежеланием обращать внимание на недовольное бурчание Селдриона о потере своей мужественности.
Сезон дождей внезапными ливнями заставал их иногда где-то на пол пути с базара или храма, и они возвращались домой вымокшие до нитки, будто только что побывали под бурным потоком водопада. Иногда Селдрион погружался глубоко в раздумья, и Марианна старалась не беспокоить его. Так же было и сегодня, когда он смотрел вдаль уходящему солнцу, сидя на плоской крыше их трехэтажной гостиницы. Горничная только что развесила белье на веревках, протянутых меж железных столбов, забетонированных прямо в крышу, поэтому маленькая фигурка Алисы терялась за развевающимися полотнами простыней.
Когда подошла Марианна, он не услышал ее, сидя в наушниках, пока она не притронулась к плечу. Он вздрогнул.
– Что, испугался? – Спросила она улыбаясь. – Ух, и не страшно же тебе тут сидеть? -
Наклонилась вниз, наблюдая как он болтает босыми ногами, свешанными с края крыши.
Вечерело, и некоторые торговцы в лавочках под ними, уже спускали металлические жалюзи, продавцы фруктов разбредались кто-куда, толкая перед собой тележки с непроданным товаром. Рыжие обезьяны перепрыгивали с крыши на крышу, изредка повисая на старых проводах, мотоциклисты неутомимо сигналили друг другу, даже не догадываясь о бесполезности своего занятия. На город, распростершийся пред ними, постепенно опускалась тьма. Марианна заметила, что Селдрион в наушниках.
– Что слушаешь?
Он оживился.
– У тебя есть с собой телефон и наушники?
– Да. – Марианна порылась в маленькой сумочке, висевшей через плечо. Когда она отыскала отправленную им запись и воткнула мягкие белые затычки в уши, он похлопал ладонью по месту рядом с собой, приглашая сесть так же, свесив ноги с крыши дома. Марианна недовольно покосилась. И хотя метрах в двух от них находился замшелый козырек балкона, было страшновато.
– Садись, садись. Давай быстрее, а то пропустишь всю магию уходящего солнца. – Торопила Алиса.
Марианна осторожно заползла, скинув шлепанцы, и уселась на теплую бетонную плоскость побеленной крыши. Солнце должно было сесть минут через десять. Его уже почти не было видно из-за высоких зданий вдалеке. Но небо еще оставалось ярко малиновым. По кивку они одновременно нажали «Играть».
На экране загорелось название: Jordi Savall – Lachrimae Caravaggio Folias
32. Только услышав первые звуки, Марианна улыбнулась. Удивительно, как удалось Селдриону отыскать нечто, так похожее на то, что она как-то слышала от уличных музыкантов возвращаясь к Тиаинэ с полной корзинкой снеди. Сразу же в памяти всплыли просторные мощеные улочки, с двухэтажными светлыми домами по бокам, все пространство перед которыми было усеяно цветами. Запах лип, разносимый свежим ветром и цокот подков по мостовой. Журчание фонтанов на главной площади и зелень огромных деревьев, под тенью которых укрывались от полуденного солнца вечно молодые, беззаботные подданные богини Алатруэ. Вспомнила как бежала посмотреть танцы, посвященные весеннему празднику цветов, когда пышная процессия проходила по улице прямо перед их домом. Легкие нильдарки в шелковых невесомых одеждах были изящнее прима-балерин. Они танцевали с букетами, украшенными длинными шелковыми лентами. И виноградные лозы, обвившие беседку с петуньями, которые ежедневно поливала темноволосая мать Тиаинэ, необыкновенная женщина с взглядом, источавшим мягкую доброту. Вспомнила то, как широко распахивала скрипучее окно, крашеное голубой краской, и долго бесцельно пялилась на улицу, не в силах заставить себя прочитать даже строчки из открытой книги. Тут она осознала, что все это происходило с ней только у Тиаинэ. Эта музыка была из мира той, что титаническими усилиями когда-то обучала жестами и улыбками всем вещам о мире Алатруэ девушку, похожую на испуганного потерянного воробья. О, Тиаинэ – богиня терпения… Библиотека с запахом старой бумаги, дворец, его холодные мраморные полы, статуя Алатруэ, держащая в руке табличку с письменами, как знак дарования знаний нильдарам, и огромный царь-гаруда, так мастерски изображенный на фреске, что казалось – следит за проходящими мимо. И тут же в воспоминания хлынул потоком тот последний день, когда Владыка приехал за ней, чтобы попросить остаться. Та река грусти, которая изливалась из его глаз и катила свои воды прямо от скрипучей резной калитки Тиаинэ в закат. Да, тогда близился закат как сейчас… он приехал на закате…, и я уйду, а птица будет петь как пела. И будет сад и дерево в саду и мой колодец белый…
Марианна обнаружила что сейчас разревется от воспоминаний. Весь бешеный, шумный, грязный, иррациональный мир вокруг нее перестал существовать и остались только они одни, сидящие на горячей крыше, провожающие взглядом уходящее солнце. Как в тот день. Да, тогда…Но теперь переливчатая, журчащая музыка ручейком светлой радости озаряла их лица. Все-таки они вместе, и Марианна с глазами наполненными слезами, положила руку на плечо Алисы. Как это странно. Как это все странно… Необыкновенное изящество скрипки одухотворяло обглоданные дома, с обвалившейся штукатуркой и грязный берег реки вдали, так что это казалось лишь частью большой сказки, героями которой им посчастливилось стать. Красота напрямую вливалась в их уши, будто музыканты играли только для них двоих. Алиса повернулась, в ее ясных глазах сияли отсветы величественной меланхоличности, а нижняя губа была поджата, словно сожалея о чем-то далеком. Марианна только сейчас поняла, как сильно Селдрион тоскует по своему миру. Его долгие раздумья, частое желание остаться одному, молчаливые размышления на крыше, все это было лишь об одном – о той тоске по прекрасному краю, любовью запечатленному в сердце. Да, он любил добровольно покинутый мир, богиню Алатруэ, что удостоила его чести однажды видеть ее в живую, своих подданных, как ни странно, и то монументальное родовое гнездо, которое категорически отказывалась принимать Марианна, то, как дорожил своей честью и доблестью, и только сейчас начал это понимать. Как его радовали парады и военные марши, свое умение владеть оружием и сила прежнего тела. Как в тайниках души становилось приятно от стыдливых взглядов женщин, даже если они были всего лишь служанками и как он постоянно старался построить прочную стену между собой и миром, да только мир взял и разрушил ее до основания. Внезапно и безжалостно. Одного толчка – взгляда в черешневые глаза, подобного землетрясению, хватило чтобы разрушить так долго и трудно возводимое. И сейчас Марианна увидела его как обычного человека, со своими слабостями, желаниями, стремлениями и страданиями. Сколько в нем было заблуждений, тревог, печалей. Так ясно увидела… Этим вечером они будто стали понимать мысли друг друга и она впервые за все время почувствовала его суть, самое сердце. Изменчивое, хрупкое, покрытое рубцами старых шрамов, но очень теплое. И благодаря этой музыке, их уединенности и душевной близости, она ощутила, как из сердца этого исходит тепло к ней, целый вихрь расплавленного золота любви, которое распахивало, разрывало на части грудную клетку. Захотелось раствориться внутри, стать его частью, как будто хочешь залезть в его тело и заполнить его душу без остатка. Марианна вскинула брови, и часто заморгала, стараясь унять слезы. Музыка все замедлялась и становилась тише и тише, нежнее и нежнее, пока не осталась лишь гитарная партия, сопровождаемая позвякиванием бубенцов. Солнце село за горизонт. Селдрион наклонился к Марианне поцеловав ее губами Алисы.
