Все еще улыбаясь, сама себе, она пошла дальше по коридору. Молодые индианки в розовом и зеленом сари обогнали ее. Сразу вспомнила про Марианну. И вдруг такой теплотой проникалась к ней. Надо бы написать им, как они…
Все сворачивали в дверь, ведущую направо и разувались. Харша стянула потасканные башмаки и оставила их на ступеньках. Никто не обратил внимания, как обувь растворилась в воздухе, как только нагини отвела от нее взгляд. Внутри был похожий зал, только поменьше прежнего
44. Огромная алтарная часть со множеством фресок и чашами с шафрановой водой, расставленными в ряд. Блюда с каменными бусами, светящиеся позолоченные лотосы, множество божеств от маленьких до огромных, а повсюду были заткнуты купюры нерадивых прихожан. Недовольный монах быстро очищал алтарь от купюр, как будто собирая урожай чайного листа, находя бумажки иногда в самых необычных местах. На стенах повсюду изображены яркие, многорукие, многоногие, многоликие божества, божества в союзе, мирные и яростные, парящие на лотосах или вырывающиеся из адского пламени. Она совершила простирания, как это сделали розово-зеленые девушки перед ней. Обошла по кругу. В стеклянной коробке был один странный
45. Если долго на него смотреть, то появлялось иррациональное чувство, которое она не смогла себе объяснить. Стоя в союзе с супругой, он имел столько рук и ног, что сложно было посчитать. В каждой руке был предмет. Испытывая восхищенный трепет, Харша тоже достала купюру и просунула ее в коробку рядом. Теперь она понимала тех людей.
Пятясь назад, слева она заметила еще одну статую, такую большую, что странно было представить, как она оставалась сокрытой все то время, пока нагини бродила, разглядывая обстановку
46. Это была огромная золотая женщина в короне. Ее левая нога была поджата, а правая свешивалась. В одной руке она держала лотос. Харша подходила ближе и ближе. Женщина отстраненно взирала на нее полуприкрытыми глазами. Ее золотое тело казалось настоящим, насколько ровно было отлито и отполировано. На губах застыла неопределенная улыбка. Принцесса подобралась еще ближе, почти вплотную к стеклу, которое защищало статую. Но по лицу женщины было ясно видно, что в защите она точно не нуждается. Ее безмятежность будто возвышала ее над миром, наполненным беспокойством и болью. Долго разглядывая ее, нагини чуть сдвинувшись вправо, чтобы не мешать поклонам китайской паломницы. Не могла оторвать взгляда от нечеловеческой красоты. Черты лица статуи были гармоничными, но все равно так не походили на все красивые гармоничные лица нильдаров, нагов и людей, которые она видела прежде. На лице огромной золотой женщины была «печать». Это как вуаль надеваемая нильдарками на праздники, чтобы скрыть свое лицо, только у нее вуаль как бы срослась с лицом, сделав его навеки недосягаемым для обыденного понимания. Тем не менее оно было настолько открытым, будто женщина никогда ничего не скрывала. Широкий высокий лоб, не делал ее некрасивой, даже наоборот. И красота эта была не обычной красотой. И улыбка выражала многое и почти ничего. Как если ты смотришь под разным углом, каждый раз видишь иначе. То кажется, что это добрая улыбка матери смотрящей на свое дитя, то улыбка вдруг становиться внимательной и сосредоточенной, и даже немного грозной и воинственной, а то вдруг кажется, что с такой улыбкой можно смотреть на очень грустные вещи, и хотя осознаёшь их присутствие в мире, печаль не заражает, не ломает, а потом вдруг опять казалось, что это просто улыбка, которую удалось сделать скульптору, и все размышления бывшие у тебя до этого нереальны, ведь это всего лишь статуя, а не живая золотая богиня. Тут Харша поймала себя на стойком ощущении, что точно так же, как сейчас она разглядывала и размышляла о статуе, та разглядывает ее. И не размышляет, потому что видит все насквозь. Принцессе стало неловко, и она опустила взгляд на разложенные повсюду украшения. Потом смотрела на ноги и вытянутую руку женщины, которые были выполнены так изящно, что не оставляли за собой выбора – в эту статую обязательно вселится божество. Тут она опять ощутила на своей макушке взгляд. Быстро подняла глаза. Будто бы поймала богиню на том, как ее глаза метнулись в прежнее положение. Но нет. Это просто иллюзия, мираж. Статуя оставалась неподвижной. Теперь она еще внимательней смотрела за богиней. Уже стало казаться, что та точно живая, только умеет сидеть так неподвижно, что даже не увидишь, как ее грудь вздымается при дыхании. И для того, чтобы следить за тобой, ей не нужно вращать глазами или поворачивать голову. Все ее тело и есть глаза. Все ее тело и есть уши. Все ее тело и есть всепроникающая мудрость. Харше стало жутко. Но не от богини исходил ужас. А от самой себя. Насколько велика была разница между ними. Это монументальное великолепное существо, подобно золотой горе. Даже ее простое присутствие здесь приносит нескончаемую радость, благоговение и очищение всем, кто взирает на нее. И тут внизу под ней стоит самое жалкое и ничтожное создание в мире. Ни одной добродетели, только пороки. Перехватило дыхание, как будто дали под дых. В груди заворочался терзающий червь раскаяния. Харша сморщилась. «Прости меня, прости меня, прости меня…» – повторяла она, не зная зачем, осознавая, что эти слова абсолютно бессмысленны ведь для этой богини она уже прощена, но только для себя самой – нет. Для себя надо прощения просить. В горле застрял ком. Харша еще раз подняла взгляд наверх. Все стало ясно, она просто ничтожество. Можно уходить. Улыбка богини опять показалась доброй, ласковой, излучающей счастье. В грудь как будто мягко ударило нечто. «Послезавтра» – раздалось в голове. «Это я подумала?» – тут же повторил уже свой внутренний голос. «Не может быть. Что – послезавтра? Что это значит? Это я подумала или это знак? Как теперь выяснить?» – Харша посмотрела вверх: «Хорошо, послезавтра так послезавтра. Я приду сюда и завтра, и еще и еще и буду приходить пока не найду своего Учителя или хоть какую-то зацепку на пути к нему».
Из храма она вышла, будто воспарив на крыльях.
***
Долго пришлось уговаривать Аймшига пойти в новый храм. Он лежал, раскинувшись на двуспальной кровати, опухший как после пьянки. Они снимали номера всегда с большой кроватью, иначе нагини негде было разместить свой хвост. В ее дворце все кровати были круглыми и немного углубленными. А здесь все как у нильдаров. На возвышении и квадратной формы.
Харша занимала кровать по ночам. Аймшиг – днем. К вечеру, кое-как разлепив глаза, он вылетел невидимкой в окно, оставив ее одинокой в своих раздумьях. И на следующий день она опять шла в храм. На этот раз пол в зале был укрыт разномастными ковриками, приклеенными скотчем к полу пакетам, тут и там разложены подушки с записками. Некоторые углы были полностью огорожены натянутой лентой с надписями «Американская группа», «Испанская группа». Харша так ничего не поняла, и опять ничего ни у кого не спрашивая, вернулась домой.
