Внезапно пение мантры прекратилось и все как один запели другой мотив, новый, плавный
49. Харша не смогла понять слов – похоже пели на тибетском. Харшу обступили и зажали со всех сторон. Сзади напирали все сильнее, интенсивнее. На лестнице показалось какое-то движение. Поднимались люди. Харша встала на цыпочки, задирая голову, жалея о том, что эта тело такого низкого роста. Но кто-то добрый подвинулся, обернувшись и она смогла пролезть чуть-чуть ближе.
По лестнице вели старичка в красно-жёлтом, двое таких же, обернутых в ткани, держали его под руки. Охрана крутилась как стая беспокойных собак, кидая быстрые взгляды на толпу, отталкивая тех, кто лез, чрезмерно выдаваясь вперед. Он прошел так быстро, едва на мгновенье погладив толпу по головам, по белым шарфам, протянутым преданными руками. Быстро подхватили младенца, протягивая навстречу одному из пузатой охраны, а старичок беззаботно похлопал мальчишку по полулысой головке и двинулся дальше. Харша смотрела, как девушка, стоявшая рядом, заплакала, старушки улыбались так, что счастливее их не найти человека на всей земле, младенец ничего не понял и смирно сидел, облизывая пальчики.
Все начинали рассаживаться. Вскоре началась лекция. Харша жадно водила глазами по толпе, наблюдая. Некоторые были в наушниках, с тетрадями, книгами, писали постоянно. Кто-то слушал закрыв глаза, кто-то вращал барабан или читал мантры на четках. И говорил старичок только на тибетском, поэтому Харша маялась ничего не понимая, а потом начала засыпать. И снова началась толкотня – все побежали в туалет, но лекция продолжалась. Разносили чай, Харше налили в картонный стаканчик, что-то соленое и молочное. С непривычки боялась незнакомой еды, но все же глотнула разок. Раздавали лепешки, она взяла, но не ела. Оглядываясь, вокруг видела сотни людей, жующих, пьющих горячий чай, старательно пишущих что-то и создавалось впечатление, что ты в родном месте, там, где тебе должно быть и все вокруг – твои родственники. Солнце светило вовсю, нагревая спины сидящих, и Харша замлела, расслабилась, начала засыпать, но вдруг аж подскочила. «Что будет, если засну?». Это же ума не приложить, какой кошмар может случиться. Ее магия действовала только при концентрации, осознанно, если же убрать контроль над телом, то тут же можно опять в змею превратиться. Вот будет криков, если узнают. Она сонно заулыбалась, воскрешая в памяти, свой новый образ, тем самым упрочивая его, закрепляя.
Через пару часов учения закончились, и тибетский дедушка вышел по противоположной лестнице, весело помахивая рукой. Харша решила купить наушники и радио.
На следующий день, она снова вошла, но уже будучи собой, лишь без хвоста, уселась под надписью «Английская группа». И опять то же самое, все пели, старичок заходил, улыбался, начинал говорить, разносили чай, раздавали лепешки, потом все бежали в туалет и опять продолжали карябать свои каракули, чтобы больше никогда их не прочесть. Всеми силами она вникала в произносимое размеренным мужским голосом в наушниках, но понимания не хватало. Обводила зал грустным взглядом, жалея о том, что так мало занималась. Селдрион был прав, говоря, что она не успеет выучить язык. Хотя он успел. Ну а что ему, это уже шестой его язык. С каждым разом все быстрее учишься, а она даже на нильдари говорила с ошибками, хотя уже так много лет его знала.
Печально смотря на сосредоточенные лица американцев в их группе, она догадывалась, что говорят о чем-то серьезном и важном. Ах, где бы взять перевод. А то, как рыба немая. Да, сложно быть рыбой. Вчера еще казалось, что наушники с радио исправят ситуацию, но нет, ничего не изменилось. Харша опять начала раздражаться. Да сколько же можно! Что я за глупая рыба! Приехала не пойми куда, ничего не понимаю, никого не знаю, и от этого всего никакого толка.
Вечером, она сидела голодная, равнодушная ко всему. Ничего не хотелось. Не знала, стоит ли вообще завтра идти туда. А когда заснула, как в яму провалилась. Во сне к ней пришел «он». Тот старичок, по которому плакала русая девушка и улыбались белозубые американцы. Он просто сидел рядом с ней, а были они не пойми где, то ли в парке, то ли в кафешке какой-то. Сидел, сложа руки и ничего не делал. А тревога бывшая у Харши на сердце все растворялась и растворялась, и вместо нее опять пришел тихий свет и покой, что она испытала впервые, побывав в храме.
Поэтому на следующий день, она все-таки пошла туда снова. Просидела опять с английской группой, а потом, когда все побежали как бешеные в туалет, ее охватила сказочная простота и ясность. Стало так чисто, понятно, пропала зажатость, и тело будто как перышко. Она не хотела в туалет, но как будто ради какой-то шутки решила пойти. Простояла длинную очередь в женский, начинавшуюся аж от столовой. И когда вернулась, то какой-то импульс заставил пройти мимо английской группы, спуститься по лестнице вниз и оставив позади сидящих за парапетами людей, встать в самом конце, почти у выхода, ограниченного решетчатыми воротами.
В этот раз ее ничего не тяготило, но хотелось так сильно увидеть еще раз поближе, того кто давал здесь ученья. И вот она стояла, не лезла вперед, и когда подъехала машина, забиравшая старичка, она чуть подалась вперед, и как будто чем особенным выделилась из толпы. И будто все назад отступили, а она, склонившись ждала благословений. И он вдруг заметил ее, вытащил взглядом среди остальных. И с радостным смехом, будто маленький ребенок, похлопал ладонью по темной макушке. Смеясь, показал другому монаху пальцем на нее, и тут же отвернувшись в сторону благословлял остальных, улыбался, залезая в машину.
***
Харша сидела на скамейке. Все уже давно разошлись, много людей подсаживались к ней, занимаясь своими делами, болтали друг с другом, а потом уходили. Она же все сидела и сидела. Не то чтобы не хотела уйти, нет, она пыталась, но ноги не шли, будто ватные стали. Как только доходила до большого барабана, стоявшего в маленькой комнатушке перед выходом, то дальше не могла сдвинуться. И главное, больной себя не чувствовала. Поэтому решила подождать, нежась под палящими лучами солнца, которых все избегали, а она любила, потому как прогревали вечно холодное тело. Думать становилось легче под солнцем. И вспоминала, как они, живя под землей, вместо солнца использовали большой бриллиант с магической сердцевиной, и вместо звездного неба усыпанный голубыми бериллами потолок. И задумалась, вспоминая деревья из самоцветов, что ночью окрашивали воздух своим приглушенным розовым светом, и мох, бывший вместо травы, в искрах красных ягод, и резные беседки из камня, и целые горы самоцветов, из которых все было сделано в замке.
Вдруг она заметила, как монах у ворот, похожий на того, что был со старым учителем, показал в ее сторону пальцем. Вынул из вороха тканей бумажку, отдав ее молодому послушнику. И еще раз кивнул в сторону Харши. Она навострила уши, и все внимание мгновенно собралось в камне под кожей лба, которым она колдовала. Собрав все свои силы, она пыталась прочитать их мысли, понять причину, почему на нее посмотрели. Но не смогла, да и не надо было искать причин. Молодой монах уже шел в ее сторону быстрым шагом. Дойдя, поклонился и держа бумажку двумя руками, аккуратно подал ей. Харша взяла осторожно, с сомнением в лице. И монах с улыбкой удалился, пожелав удачного дня.
