Затем перевозбуждение от паранойи отпустило, и на его место пришла госпожа депрессия. После тревожности, когда он не мог ни спать, ни есть, депрессия казалась отдохновением. Тогда ее цепкие корни еще не проросли сквозь его ум, он даже видел в этом некую трезвость. Правильную оценку мира так скажем. И по этой оценке выяснялось, что вся правда в том, что он – полное ничтожество. Его никто и никогда не любил и не полюбит, вся жизнь была лишь самообманом, а будущем ждет только лишь смерть, прихода которой он так жаждал. Можно было не сомневаться, что как только черная густота самобичевания накрыла его, тут же нашлись для нее все доказательства. Он никогда не был нужен своей семье, всегда чувствовал себя чужим. Для создания надгробия в честь его погибшего кузена, отец потратил больше денег, чем за всю жизнь на Фислара. Он был разочарованием, отбросом, позором рода. Хотел стать бродячим бардом, но только сказал матери, та донесла отцу, который хорошенько выпорол ребенка. С тех пор, он и не думал о том, что ему действительно нравиться. Делал то, что говорили родители. А отец желал для сына военной карьеры и продолжения рода. И хотя он честно пытался, ничего из того не вышло. Тайком ходил на уроки лютни. Когда отец узнал, то не сломал ему пальцы лишь из-за того, что Фислар занимался стрельбой из лука. Но лютню разбил. Нашел ее, хотя тот тщательно прятал. Тогда и решил уйти. Бросил им прямо в их надменные лбы, такие же как у Селдриона, которого ненавидел скорее всего по этой же причине: «Вы мне хуже врагов, не хочу вас больше никогда видеть». С тех пор подрабатывал разнорабочим, живя почти в впроголодь. Отец перекрыл ему доступ к любой нормальной работе. Все, кто знал его семью, боялись нанимать Фислара. Все, кроме дворецкого Владыки Селдриона и еще пары смельчаков до него. И он брался за самую тяжелую, тупую, грязную работу, мечтая однажды накопить денег и уехать за океан, в свободные страны людей, чтобы может быть там найти свое счастье. Хотя денег катастрофически не хватало. Но тут появилась Марианна, принесшая теплый ветер перемен. И казалось, что самыми счастливыми временами в его жизни были звездные ночи в лабиринтах деревьев, где они рассуждали о вечном, о том, о чем он всегда мечтал говорить, но было не с кем. Но и она не осталась с ним и даже не дала ему шанса. Он не хотел портить их дружбу пошлым хватанием за руки и навязчивыми объятиями. Хотел, чтобы все было так чисто. Видать женщины не любят романтиков. Их привлекает толстый бумажник и панорамные окна. Здесь в шоу бизнесе, он только это и видел. Какие противные все, вытошнить бы их из своей памяти. И съеденный кусок лез обратно, а Фислар бежал обнимать унитаз. Потом просто спал забывшись. Сил не было встать, подняться навстречу новому безликому, черно-белому дню.
Именно тогда он начал задумываться о конце. Как будто все лучи жизни вошли в конус, соединившись вместе в один большой луч, который указывал на табличку «Смерть». Только она могла стать правильным, быстрым завершением его мучений. Это смерть. Точно. Как глупо и бездарно он жил, что даже не жалко. Надоело мучиться, валяться на кровати с тяжелой головой и слабостью в теле. Телефон иногда присылал сообщения типа: «Прости меня. Мы должны быть вместе. Ты не понимаешь. Я никогда и никого так не любил». Извращенец. Похотливый пройдоха в модных очках и бородкой. Но желания мстить не было. Не хотел его бить и мордой возить по асфальту. Пусть он просто меня оставит в покое. Почему нельзя меня просто оставить в покое!
– ААААА! – Фислар орал во все горло, так что горничная недовольно стучала в дверь.
И теперь он думал о смерти, даже лезвие себе купил для этого. Ведь долго размышлял – как это сделать. Спрыгнуть с крыши – можно просто остаться инвалидом, под машину – водитель будет виноват и его посадят, напиться таблеток – а вдруг откачают. Поэтому избрал способ, самый безболезненный, отдающий поэзией и романтическим максимализмом. Спустить кровь в горячей воде. Аймшиг был бы рад. Вдруг вспомнил про вампира. Забавный был, шутки шутил. Всегда смеялись вместе над беловлаской. Фислар скривился в болезненной улыбке. Но нет, теперь никакая веселая мысль не отвлечет его, не на этот раз. Вода уже начала остывать. «Прости меня, донья-Эсперанса, но твоя ванная сегодня из зеленого окрасится в красный. Но тебе же нравиться это сочетание, поэтому ничего страшного». Фислар опять хмыкнул про себя, с кривой усмешкой потянувшись за лезвием бритвы.
Руки неприятно жгло, но, когда погрузил их в теплую воду, боль прекратилась. Снаружи кто-то запел, подыгрывая себе на гитаре. Туристы. Как прекрасно умирать под прекрасную музыку! О, испанские мотивы. Такая жгучая, разжигающая страсть в сердцах людей, музыка подходила только для танго с розой в зубах. Вот они безумцы, сами прыгают в водоворот, который утянет их на дно. Теперь Фислар знал, что если долго смотреть в бездну, то бездна будет смотреть на тебя. И если постоянно ходить по обрыву, то в конце концов упадешь.
Красная краска постепенно наполняла воду, окрашивая ее алыми клубьями дыма. Фислар откинулся и ждал. Кровь вытекала катастрофически медленно и это начинало раздражать. Он уже начал замерзать в этой проклятой ванной. Решил ускорить процесс. Пройтись во вене вдоль руки, а не поперек, как это делают слабаки. Ведь хотя бы умереть хотелось не как слабак. Он прицелился, пытаясь различить синюю полоску вены, и вдруг вздрогнул. Телефон засветился и брякнул, приняв сообщение. «Чтоб тебя!» – Фислар выругался про себя, повернувшись к комоду рядом с раковиной, на которой лежал телефон. Слишком далеко. Это надо вставать, идти. Но скорей всего это опять Кит. Мириться хочет. И любиться. Фислар поежился от отвращения. Нет. Это надо заканчивать. Определенно надо заканчивать. Сжав скулы, он преисполнился настолько сильной решимости, которой у него не было все то время, пока сидел, рыдая сутками напролет, обняв колени, сквозь гору скомканных салфеток грустно глядя, как за окном вечереет, представляя свое безжизненное тело. Но сейчас не вечерело. Было около одиннадцати утра. Поэтому он выбрал именно этот час. В это время позавтракав, все обычно расходились по экскурсиям и дом оставался полупустым. Но, как назло, именно сегодня какому-то идиоту захотелось спеть серенаду. И вот не вечером, а именно с утра. Какая непростительная глупость. Фислар принялся за вену. Лезвие шло туго и неприятно. Он кривился. Кровь с первого пореза стекала по руке и капала с локтя. За окном послышался шорох. Кто-то ползал по подоконнику. «Видимо голуби». Эти птицы обгадили здесь все вокруг. Но шорох продолжался. Фислар задрал голову. Сквозь окно на него глядел белый голубоглазый кот. Кот царапал по стеклу и противно мявчал.
«Как ты сюда залез? С неба упал что ли?» – Фислар решил игнорировать животное и погрузил левую распоротую руку в воду, с наслаждением наблюдая как быстро начала вытекать кровь. «Да так тебе и надо, кусок говна». Причиняя себе боль, он как будто бы мучил того, кого ненавидел. Того, кто испортил его жизнь, не оправдал родительских надежд, упустил девушку, запачкался грязными связями, ловил наркотический приход, напивался пьяным, жил безрассудно. Так тебе и надо. Если ты сдохнешь, то никто не заплачет, ничего в мире не измениться. Такого как ты дерьма повсюду навалом. Слезы злости наворачивались, он стискивал зубы, а кот мяучил за окном, пытаясь пробраться внутрь. И вдруг в глубине ума, выплыла быстрая легкая мысль. И даже не мысль, а попытка, надежда, клятва. Что если можно было бы все отмотать назад, к тому моменту, когда они с Марианной сидели в ночной тишине, освещаемые костром. Что бы он сделал тогда? Что изменил бы? И почему-то сам образ Марианны отошел на задний план, и он ощутил чистоту, которую потерял. Ведь была она у него, только совсем не ощущал. Чистоту и остроту мира. Как будто потерял настоящее детство…И все бы сделал сейчас, чтобы смыть с себя эту грязь пороков, налипших смолисто. Он силился отыскать причину этой грязи. И вот кажется, она как птица-колибри, порхала по комнате, только не ухватить ее. Где-то здесь, близко, совсем рядом… Кот определенно мешал думать. Кот все испортил. Даже умереть нормально не дают. Фислар психанул и встал, открыв наконец форточку.
