– Ну и что, ты этого добивался?! Чего тебе надо, что ты меня тревожишь? Как ты сюда залез? – Он свесился с окна второго этажа, пачкая кровью стену. Кот топтался взминая подоконник лапами, смотрел влюбленными голубыми глазами и урчал. – Ах чтоб тебя! – Выругался он, понимая, что кота некуда было прогнать, внизу только обрывистая стена и нет никаких способов понять, как он залез сюда. – Хочешь пройти, проходи. – Фислар отодвинулся от форточки, и кот засуетился, примеряя траекторию прыжка. Внизу была только ванная, наполненная кровавой водой, а кот не мог рассчитать траекторию. Фислар ждал, понимая, что сегодня его план провалился. Опять. Вылез из ванной, покрывая розовыми лужами пол под мокрыми ногами, прошел к рулону туалетной бумаги и начал бинтовать себя. Разорвал тонкое полотенце, замотал сверху. Кровь быстро пропитала и окрасила полотенце. Фислар опять выругался и побрел в комнату в попытках найти лейкопластырь. Наложив плотную повязку, вернулся, обнаружив кота, сидящим на краешке ванной.
Он убирал за собой, протирая стены и пол туалетной бумагой, будто пытаясь скрыть следы преступления. Что если все отменить, повернуть время вспять… Если это возможно, то он никогда, никогда больше не упал бы в эту грязь. Все – больше никакого секса. Никакого, никогда и ни с кем. Он замер на мгновение, решив навсегда удалить старую жизнь, стереть из памяти своей и телефона. Телефон. Кстати, телефон лежал все так же на комоде, поблескивая лампочкой сообщения. Фислар поднялся с пола, выкинул грязную бумагу в урну.
Писала Харша. Он удивился. Латиницей на нильдари. Не сразу осилил читать такую тарабарщину, похожую на военный шифр. Приглашала в гости, в милую удаленную от мира деревушку. Вот именно, это то, что мне сейчас нужно. Что-то очень милое и очень удаленное. Фислар обернулся. Вода в ванной почти стекла. Кот сидел на зеленом ободке, облизываясь. Красное и зеленое. Кот взглянул голубыми глазами, спрыгнул вниз и принялся тереться о ноги, пофыркивая. Фислар подошел ко входной двери и приоткрыл ее. Кот тоже подошел, но только посмотрев в проход, снова уселся, продолжая облизываться.
– Да выходи ты уже. – Шептал Фислар, настойчиво выталкивая кота ногой за дверь. Кот увернулся от ноги несколько раз, побежал в комнату и запрыгнул на кровать. – Да что ты будешь делать? – Он запричитал. Кот скорее всего хозяйкин. Он ощутил внутренний толчок, неожиданное наитие сходить к Донье Эсперансе, под предлогом вернуть кота. Одел темную рубашку с длинным рукавом чтобы спрятать забинтованные руки, хотя на улице было довольно душно. Да, гардероб у него теперь был просто огромный. Многие могли бы позавидовать, ведь именно для этого выкладывают свои фото в интернет, не так ли?
Кот не противился, когда Фислар подхватил его на руки. Вместе они вышли, захлопнув дверь и спустившись на первый этаж повернули направо в хозяйское крыло. Не доходя, Фислар остановился у дверного проема. Белая занавеска, повешенная вместо двери, колыхалась под порывами ветра. Изнутри доносились голоса актеров с экрана телевизора и голос Доньи Эсперансы, громко говорящей с кем-то по телефону. Фислар никогда не мог различить ругается она или просто общается. Он решил подождать окончания разговора. Но она выключила телевизор и повесив трубку перешла в соседнюю комнату. Кот лез к Фислару целоваться, фырчал и мял его лапами, потому отпустил его на землю, а сам тихо пробрался вдоль стены. Кот следовал за ним, крутясь как юла вокруг ног. Уголком глаза Фислар следил, как она зажгла свечу на алтаре и, склоня голову, зашептала. Она кланялась и шептала будто бы жалуясь, плачась Богу на земную жизнь. Поэтому он решил уйти, не беспокоить ее. И пошел было, как вдруг услышал свое имя. Резко затормозил, прижался к стене плотнее. И с замиранием сердца слышал, едва разбирая испанский, что она молится за него. ЗА НЕГО! Упоминая его имя, чужое имя написанное в чужом подделанном паспорте, молилась за живущего чужой подделанной жизнью в чуждой стране. Перехватило дыхание, в горле застрял комок и грудь будто сковали железные прутья. За него кто-то молился. Впервые в жизни. Он никогда не верил ни в богов, ни в богинь, смеялся над этим, но тут… Сердце как будто расплавилось. Она молилась за него. Фислар сползал вниз, скользя спиной по стене. За него… за самого последнего эгоиста и неудачника. За самого недостойного, грязного, порочного на свете. Бросившего свой дом и отчизну, растоптавшего чувства всех близких людей. Недостойного даже доброго взгляда. Чуть не убившего себя сегодня. Видать это не просто так. Значит кто-то любил! Все же кто-то любил его… Совершенно чужой человек, простая мексиканская женщина, с которой он и не был по-хорошему знаком. И кот, что пришел, чтобы спасти его, а сейчас уже исчез без следа, будто был призраком. И Харша любила, видимо все-таки ей он был дорог, раз приглашала к себе. И Марианна любила, отдала ему половину бриллиантов, что достались ценой собственной крови. А он так быстро истратил всё без остатка. Фислар разрыдался, без памяти, без тормозов, завыл как раненный, но не добитый жизнью. А Донья Эсперанса выбежала испуганная, увидав сломленного отчаянием, одиноко сгорбленного с болезненным взглядом зеленых глаз на истощенном лице.
Он упал ей в ноги, хватая за щиколотки, теплые, живые, не в силах просить разрешения стать его матерью. На запястьях рубашка покрылась бурыми пятнами.
Канон Пахельбеля
59
Все безнадежно повторялось и повторялось. Селдрион смотрел на небо, покрытое смогом. Ни единого облака. Как тошнит от всего этого. Здесь не увидишь даже чистого неба. Завтра самолет. В тот день они покинули город незамедлительно после происшествия. Он позволил ей принять душ и выбросить одежду бывшую на ней в тот самый момент. Вместо мытья, она просто рыдала, упав на пол. Мыл её как инвалида. Одевал. Когда сели в такси, то все снова повторилось. Она рыдала безудержно, не говорила ни слова. Прошло уже четыре дня с страшного декабрьского полнолуния, как она онемела.
Последние дни они не выходили из номера отела в Дели. Красивого, просторного. Всю еду приносили слуги, но она ничего не ела. Едва заставил ее выпить сок. Завтра вылет.
Лежала с недвижимым лицом на боку, упершись взглядом в пространство. Все повторялось. То же самое было с Арсалиэ до болезни. О том, как схожи были причины тогда и сейчас, он даже себе старался не признаваться.
Стоило только дотронуться до плеч Марианны, и она снова начинала плакать. Не мучай меня своим молчанием, не мучай. Скажи хоть что-то. Но она оставалась неподвижной и безмолвной.
За это время он перепробовал все варианты, равно не действующие. Сначала был сух и строг, говорил приказами, когда надо было незамедлительно убраться оттуда, когда отмывал с одежды засохшие капли крови, стаскивал вещи в чемоданы. Потом наоборот расчувствовался ее горю, омывая ее под душем, будто это он был сиделкой, а она беспомощным больным. Целовал и утешал, но она вырывалась рыдая. Затем сменил тон. Кричал, обвинял, а потом стоял на коленях, каялся, просил прощения, молил поговорить с ним, а затем снова злился и обвинял. Но это было подобно разговору со статуей. Она молчала, не смотрела на него, безжизненно вялым было ее тело, взгляд пустым, лицо осунулось, а глаза опухли от слез. Три дня мучимый бесплодной борьбой, он уже не знал, что делать. Четвертый день они проводили в молчании. Чувствовал, как самого засасывает в водоворот горя. Нельзя позволять себе это.
