Встал, отлепив взгляд от безрадостного мутного неба. Захватил колонку в неразобранных дебрях чемодана. Нашел мелодию на телефоне. Эта приятная успокаивающая музыка всегда действовала на него гармонично. Включил звук.
Размеренный ритм напоминал о медленных танцах на балах. Скрипичная партия лидировала, оставляя ощущение плавного полета в облаках. Небесная чистота, именно то, что нужно нам сейчас. Заботливо подхватил легкое тело, лежащее на кровати. Поставил ее на ноги. Эта музыка заставляла его поверить, что бывшее в том грязном разрушенном доме и вовсе не существовало. Опять чувствовал себя самим собой. Животное не приходило. Ничего не было. Прижал ее за талию бережно поддерживая. Ее мягкая полная грудь коснулась его тела. От волос исходил запах белой акации. Переступая с ноги на ногу, он вел ее простыми движениями. Она не сопротивлялась. Под эту музыку танцуют на свадьбах, а мы будто на похоронах. Мало-помалу она включалась, ступая уверенней, оживала. Но взгляд все так же спрятан, укрыт в глубинах памяти. Хотя бы тело здесь, с ним.
Номер люкс позволял танцу развернуться. Он повел ее, как чаще всего нильдары танцевали на балах. Тот танец, что они танцевали еще тогда, когда она уже была слишком уставшей, а он слишком пьян, чтобы запоминать. Плавные движения музыки заставляли душу воспарить над обыденностью. Она взглянула в его глаза. Будто очнулась ото сна. Это был не тот Селдрион, приказывающий насильнику раздеться, это был не тот Селдрион, размозживший хрупкий череп одним ударом о подоконник. Это не он исторгнул поток черной крови одним взмахом кинжала. Это был тот Селдрион, что грустил с ней на закате, сидя на прогретой крыше, глядя на уходящее солнце. Это был тот Селдрион, что приехал к воротам Тиаинэ, уносясь с ней на лошадях вскачь все дальше и дальше от города. Как такое может быть? Разве может один и тот же человек быть таким разным. И хоть он не человек… все же. Марианна остановилась, подошла ближе, взяв его крупную ладонь в свои руки. Эта рука боялась потерять ее, эта рука заботилась о ней… эта рука так безжалостно убивает, одним взмахом прекращает жизни. Он же говорил ей раньше, что убивал. Убивал по обязательству, неоднократно. Почему тогда она не думала об этом. Скрипки заливались, выплескивая восторженный возвышенный звук из колонки, заполняя им этот дорогой безвкусный номер. А она смотрела на эту руку. Селдрион поцеловал ее в макушку, обняв, прижав к себе второй рукой.
Возможно ли жить с этим дальше? Теперь, уже зная правду. Лучше бы они совершили, то что хотели и остались живы. Если бы можно было повернуть время вспять, то даже не стала кричать, звать на помощь, лишь бы они остались живы. Слезы того парня, что на коленях просил пощады. И промолчала, не сохранила ему жизнь. За что?
Эта музыка не давала возможности представить, что тот мир, существовавший недавно, существует для кого-то сегодня. Тот мир, в котором убивают, насилуют, мир страданий, заполненный реками крови. Как это может быть одновременно? Облака райских миров по соседству с обителями ада. Кто-то танцует, а кому-то вспарывают горло. Кто-то лежит объятый сомой на мягком мху среди светящихся волшебных деревьев, а кого-то сжигают заживо, протыкают копьями, чья плоть разрывается, ступив на мину. Медленно истекать кровью лежа в нескольких метрах от своей ноги. Мучительная смерть от рака. Миллионы забитых на мясо животных. Неизлечимые болезни. Страшно. Есть ли в мире справедливость? Если есть, то в чем она заключается, такая неочевидная? Он так привязан, так любит, объят страстью, что ради нее убьет любого. Может ли такая любовь существовать на свете? Конечно может, но будет ли это любовью? Кому решать ее судьбу?
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
60 Марианна заплакала, вспомнив эти слова. Он прижал ее к груди сильнее. Подхватив его правую ладонь, раскрыв ее, поцеловала, слезы текли по щекам бесшумно. Селдрион склонился, нежно прижав свое щеку к ее щеке.
***
На следующий день в аэропорту Марианна пошла в туалет и не вернулась. Больше часа прошло, прежде чем он осознал бессмысленность метания и поисков. Она ушла сама. Сообщения не доходили. Бессильно опустился на металлическую твердь казенного кресла. Пульсация крови в висках. Темнело в глазах. Тьма и мрак. Падение в бездну. Сон сбылся, теперь окончательно. Открыв дорожную сумку, прямо сверху обнаружил свёрток салфетки, в которой лежало кольцо. Простая белая салфетка со столика аэропортного кафе. С одним лишь словом на ней «Прости». Селдрион сжался в беззвучном плаче.
Последний в мире канон ре-мажор. Звуки воспоминаний эхом звучали в его опустевшей голове, покинутом сердце, сливаясь, уносились с дальним дикторским голосом просящем опаздывающих пассажиров Иванову Алису и Рой Марианну пройти на посадку рейс 513 Дели-Москва…
Часть третья
Заснеженными тропами
Фислар стоял на морозе, куртка настежь, в зубах сигарета. Проходящая мимо скрюченная тибетка недовольно покосилась. Цокнул про себя, отойдя на пару метров дальше от входа в придорожную гостиницу.
Погода стояла прекрасная. Бушевавшая два дня подряд буря улеглась и снежные шапки лежали повсюду как ленивые меховые животные. Они примостились на крышах домов, по улицам и закоулкам, где люди неустанно боролись с ними, дабы очистить проезд. Они раскинулись всюду: вдали на бескрайних полях, вдоль замерзшей реки и на дальних пиках гор, что смотрели на город молчаливо возвышаясь. Солнце зимой вставало поздно и вот уже девять утра, а оно только-только вылазит откуда-то сзади, наполняя лежащую впереди долину искристыми желтыми отблесками. Так прекрасно, что грудь его наполнялась радостью вместе с кружащей голову первой утренней сигаретой. Было холодно, он посмотрел на свои озябшие покрасневшие пальцы, кинул окурок на обочину и засунув руки в карманы, решил пройтись несколько метров вдоль реки. Повернув налево, похрустывая новенькими желтоватыми сапогами с рифленой подошвой, он перешел дорогу подойдя ближе к застывшему льду реки. Тут и там сквозь заснеженную толщу проглядывали влажные пятна тонкого льда. Такая быстрая река не замерзала даже зимой. Рука сама собой потянулась к карману. Достал еще сигарету, затянулся, провожая взглядом реку, текущую с северных высоких гор. Величаво пугали, заставляя трепетать. Туда нам и нужно. Не понятно, чего же ждет Аймшиг.
Порядком замерзнув, на ходу застегивая куртку, выдыхал последние ядовитые облачка дыма, следя внимательным взглядом за приближавшейся к гостинице белой машиной. Такси. Кто-то едет в такую рань. Заселение обычно после двенадцати. Кстати, еще не собрал свои вещи. Половина из них оказалась не нужной. Аймшиг повелел взять рюкзак. Придется покупать его где-то здесь. Уж должны продаваться. Почему-то верил упорно в эту абсурдную мысль, словно по привычке живя в изобильной товарами Америке. Теперь заспешил ко входу, чувствуя, что уши уже начинают отмерзать.
