И вот теперь так неприятно было сталкиваться с виновницей происшедшего. Та пробежала мимо, пряча свой острый взгляд. Таким взглядом можно и зарезать. И будь он оружием, можно было бы грабить торговцев на пустынных дорогах. Фух, что-то недоброе в ней есть. Может Джолма и права. Он шел мириться, но женщина упрямилась, выставляя ультиматумы.
Харша слушала, нагребая сено, как они переругиваются. Искоса наблюдала за приоткрытой дверью с радостью ощущая неизбежное наказание для ее обидчицы. Опустила вилы с сеном, воздух сразу из колючего морозного, дотоле неприятного, стал вдруг отдавать приятным вкусом мести. Так знакомо это чувство. И чем больше они кричали, тем больше она радовалась.
Сколько дней она уже провела здесь как в плену. Гуру Чова пришел сюда лишь однажды, а Ринчен приходил раз в неделю, обучая ее языку, поэтому с каждым днем, она все больше и больше разбиралась с тем, что говорят ей, а также за ее спиной. Жила, изо дня в день чувствуя проклятия, лившиеся в свой адрес. Неизбежную, непримиримую грубость и хамство хозяйки, ее постоянные тычки и подзатыльники. Харша, сделай то, принеси это, ах ты ж нерасторопная кобыла, и откуда у тебя руки растут. Что, Харша, опять напортачила? Чтоб тебя! Куда ты это льешь? Ты к нам с луны упала? Цацу из себя будешь строить? Это что, мне за тебя переделывать? Слишком долго копаешься. Я не говорила тебе этого, не выдумывай. А как ты хотела? Ты что золотая, мне может тебе в ноги кланяться? Работай, не сломаешься.
Постоянно размышляя над тем, чем она заслужила такое наказание и почему Гуру определил для нее такой тип работ, она приходила к выводу, что своим появлением и бесцеремонным обращением разгневала его и теперь он ей мстит. И неважно, что после того дня, она приходила к нему вновь и вновь просясь в ученики, раз за разом слышала отказ. Он принял ее извинения в грубости, но несмотря на это, поставил первым условием обязательные работы. Подведя ее к загону для животных, он указал на грязь, смешанную с навозом, и сказал – вот это и есть твой ум. Ты должна его очистить, иначе я не смогу принять тебя. Принявшись с энтузиазмом за работу, она выскребла загон за пару дней, ожидая обязательной похвалы, которой не последовало. Когда гуру Чова подошел посмотреть на результаты труда, оказалось, что яки снова нагадили, хоть и было ощутимо чище. «Ну вот» – сказал он – «Ничего не изменилось». «Но это просто невозможно!» – негодовала Харша «Невозможно расчистить здесь все, если яки постоянно будут здесь ходить и гадить». «Вот именно!» – мастер радостно поднял указательный палец вверх. На этом разговор и закончился. Харша усмотрела в этом определенный изощренный способ издевательства, вроде тех, что проделывали с ней ее братья, заливавшие чернилами ее пергаменты, на которых она училась грамматике. Так, что эти пергаменты приходилось переписывать вновь и вновь, и даже спать с ними, чтобы похищавшие их по ночам братья в очередной раз все не испортили. Поэтому она решила, сжав зубы терпеть, ежедневно планомерно перенося этот сизифов труд.
К несчастью, Джолма с ее постоянными придирками на пустом месте, добавляла определенно большой кувшин дегтя без того маленькую бочку сомнительного меда. Харша с холодной ненавистью и кажущимся только ей самой достоинством сносила все эти нападки. Старалась никогда не смотреть в глаза всем этим жалким людишкам, она продавала сама себе свой благородный мученический образ. В определенный момент ей начало казаться, что она и есть здесь единственное добро, противостоящее неадекватной злобе ее новой соперницы. Каждый день, загребая лопатой содержимое загона, она вновь и вновь утверждалась в своих мыслях о том, что если ад и есть, то Джолма непременно туда попадет, ну а она сама за все свои мучения родиться в раю с телом даже более совершенным чем у нильдаров. Она начала замечать все изменения в настроении хозяйки, где каждый новый выпад только сильнее подтверждал собственную правоту. Да, с таким багажом неблагой кармы, она точно веками будет гореть в аду. И поделом ей, ведь так и должно быть. Зло должно быть наказуемо. Причем оно само себя и накажет. Ведь если имеешь столько плохих мыслей об истинных праведниках, то сам себе роешь могилу. Кажется, она должна умереть от сердечного приступа. И это будет великолепная, сострадательная со стороны Харши смерть. Ведь по ее искреннему и совершенно объективному мнению, хозяйка должна бы долгие месяцы задыхаться, лежа на своем смертном ложе, от того, что ее задушит собственная злоба и жадность. И ведь какая жадность. Харша нежно вспоминала свои былые годы, когда могла пожертвовать целое состояние. И неважно, что любовнику. Этих любовников разве упомнишь? Ведь имеет значение сам жест. Жертвовать дело хорошее по определению. А хозяйка? Да она кружку молока не нальет бедняку. Все копит и копит под подушкой свои бумажки. Что будет делать, если пожар? И в мечтах Харши появлялся пожар, который неминуемо должен произойти в этой загадочной цепи событий кармического воздаяния. Точно, пожар уносит все ее сокровища, а она старая и бедная умирает от чахотки где-нибудь в канаве.
И мысль повторенная, обмусоленная со всех сторон, обретшая краски, вкусы и запахи, неминуемо становиться реальностью. И магический камень работал даже против воли, а надои все снижались. Животные теряли аппетит и сон, мычали по утрам голодные, но положишь им, и едят с неохотой, то и дело останавливаясь.
Поэтому утренняя ссора наполнила ее день оптимизмом. Может гуру Чова поставил ее служить этим людям, чтобы наказать их. Харша подняла торжествующий взгляд в небо. Там всегда царило спокойствие и безмятежность. Свобода. Эти ширь и простор так захватили ее, что она забыла, где находится и заулыбалась. Хозяин прошел недовольный, и мысль мелькнула – ведь надо же, куда исчезли смертоносные ножи из этих черных глаз. Зареванная Джолма заметила, как он глазеет на Харшу и не давала ей покоя несколько последующих дней.
***
В понедельник опять пришел Ринчен с книжками. Бодрый, веселый, но как обычно робеющий перед Харшей. Про себя звала его цыпленком. Никуда не денешься, но она получала удовольствие от подавления его щенячьей радости. Даже говорить для этого не приходилось. Ринчен приходил веселый, а покидал их, как всегда задумчивый, словно постаревший. Джолма бегала за ним, как за сыном. Харша даже сначала думала, что Ринчен и есть их сын, видя, как хозяйка подкладывает ему побольше вкусностей в тарелку, пихает в сумку сладости и деньги, от чего тот неминуемо краснеет. После уроков с Харшей, на которую Джолма сегодня смотрела волком, он изменил свой распорядок и решил провести для них небольшой ритуал. Хоть, и не имея на это фактического права, он много раз видел, как это делают старшие, и просто решил повторять. Хозяйка расплылась в безудержной улыбке и снова забила его сумку подарками. Когда он вышел, Харша выскользнула через задний двор и последовала за ним.
Сегодня он отказался, чтобы его подвезли и шел пешком, задумчивый и немного хмурый. Ничуть не жалея об упущенной возможности прокатиться с ветерком на хозяйском мотоцикле, он надеялся поймать попутку, как только справиться с мыслями. Холодная весна наполняла собой тропинки, окрестности и холмы, одной рукой обдувая сильным ветром, и обжигая палящим солнцем с другой. Текущие с гор ручьи за ночь покрывались ледяной коркой, и снова таяли к обеду. Он развязал четки с запястья и шел, небрежно помахивая ими. Одинокая дорога. Конечно, если никто не поедет, то придется топать по лужам до соседнего поселка. Оттуда его подбросят.
