– От новгородских ворот сто сажен, под горелой сосной. Теперь пустая стоит, без мертвяка.
– Ясно, жди, сейчас соберусь. – Рух надрывно вздохнул и скрылся в норе. Можно было Анисима к бесам послать, он бы стерпел, но обижать старика не хотелось, одной ниточкой связаны. В спорах с нелюдовскими старейшинами Анисим всегда на сторону Бучилы вставал.
– Долго как, – капризно простонала графиня.
– Отлучиться надо, работенку добрые люди подкинули. Может, со мной? – откликнулся Рух, шарясь по комнате в поисках сам не зная чего. Хутор рядом, могилка раскопанная вообще под рукой, благородный рыцарь может отправиться налегке, без коня, пики и железных портков.
– Ну нет, – отмахнулась Лаваль. – У вас тут все навозом завалено, фу.
– Как знаешь.
– Бросишь невинную деву одну? – Графиня игриво качнула задницей. От открывшегося вида закружилась голова.
Рух замер. Анисим, засратый хутор и умотавший хер знает куда мертвец могли подождать…
Бучила сидел на корточках у краешка ямы, задумчиво разминая пальцами комья влажной земли. Не было у бабы горя, купила баба порося… По словам Анисима, три дня назад к селу приперлись калики перехожие: горбун, безногий на волокуше, слепой старик с гуслями и мальчишка при них. Просили пустить на постой, песни орали, брякали в бубен. Стража намяла попрошайкам бока, тем сыты и остались. Вродь убрались, а утром, глянь, снова причапали. Оказалось, мальчишка помер у них. Вроде здоровенький был, ножками дрыгал, а тут взял и подох ни с того ни с сего. Хотели калики его на нелюдовском погосте захоронить, но опять же получили от ворот поворот. Где дураков найти, чужого покойника на свойском кладбище хоронить? Рух такое паскудство строго-настрого запретил. Не дай бог зараза какая с трупа пойдет. Кто его знает, где мертвяк при жизни шлялся и с какими бабами спал. Все село вымрет, какой с того прок? Послали калик на клят. Те постонали, поохали, прикопали мальчонку возле села и своей дорогой ушли. А теперь Бучиле дерьмо полной ложкой хлебать. Поленились калики драные, зарыли тело едва ли на локоть, почитай сверху землицей присыпали. Котят глубже закапывают. Самое гадкое, покойника выскребло не игривое лесное зверье. Судя по ровным срезам, орудовали лопатой. А где лопата – там человек, волку лопата без надобности, у него, паскуды лохматой, лапищи загребущие есть. А лучше бы волки. Сожрали, да и дело с концом, а теперь бегай, ищи… Одна радость – мальчишка поднялся не сам, тело выкопали и куда-то уволокли. А чего, свежий труп – вещь в хозяйстве полезная, хошь свиней корми, хошь сам жри, хошь на снадобья колдовские распотроши. Правда, в Нелюдово любители мертвечины давненько перевелись, Рух постарался. А если бы появились, он бы первый узнал. И год не голодный… Ну что за народ?
Следы замыло пролившимся накануне дождем, неизвестный гробокопатель сработал грамотно, или просто свезло. Сукин сын! Рух поднялся, зачем-то отряхнул незапачканные колени, плюнул в могилу и потопал на Рычковский хутор в самом мрачном расположении духа.
Кривая малоезженая лесная дорога вильнула собачьим хвостом и вывела Руха к жилью. На поляне раскорячился приземистый, потемневший от времени дом с соломенной крышей, разбухший по бокам уродливыми наростами сараюшек, слепленных из веток, грязи и плоских камней. Над печной трубой вился едва заметный белый дымок. Место Бучиле понравилось – уединение и благодать. А если бросить все и прикупить избушку на берегу озерца? Вести спокойную, умиротворенную жизнь, без пьянства, убийств, поганого чародейства и живых мертвецов. Ловить рыбу, выращивать репу, кормить оленяток с руки. Эх, мечты…
Анисим сказал, обитателей на хуторе четверо. Сам бортник с дочкой Варварой тринадцати лет. Жена пропала в лесу больше года назад, Степан переживал, истомился весь, но потом успокоился, привел по зиме из Варанихи солдатскую вдову с малым дитем, себе жену, Вареньке мачеху. Жили тихо и скромно, сторонились людей. В Нелюдово Степана почитали за колдуна, но это уж как повелось. Для народа любой живущий на отшибе непременно чернокнижник и слуга Сатаны.
Его заметили издали. Полная невысокая женщина, копавшаяся на огороде, выпрямилась и приложила руку к глазам, закрываясь от солнца. Рядом нетерпеливо подпрыгивал мальчонка лет пяти. К гадалке не ходи, новая жена с сыном.
– Здравствуйте, люди добрые, – поприветствовал Рух.
– И ты здравствуй, путник, – Женщина напряглась ровно настолько, насколько требуется с неизвестной харей, выползшей из леса. И незаметно пихнула мальчишку коленкой под зад.
– Здрасте, – неприветливо буркнул малец и шагнул вперед, закрывая мать. Весь опасный такой, посматривающий сурово и подозрительно, вооруженный деревянным мечом, изляпанным зверски посеченной крапивой.
– Степан-бортник здесь живет? – осведомился Бучила.
– А кто спрашивает? – Женщина уперлась кулаками в бока.
– Заступа нелюдовский. Меня Анисим прислал.
– Ой-ой! – Женщина всплеснула руками. – Прости, Заступа-батюшка, не признала. Ждали, ждали тебя! Я Дарья, Степана жена, а это Филиппка, сынок, значит, мой. Прошу в избу.
– Заступа-а? – У Филиппа округлились глаза. – Настоящий?
– Всамделишный, – важно кивнул Рух, следуя за хозяйкой.
– А меч у тебя где?
– Дома, под кроватью забыл.
– Как? – Филиппка посмотрел обескураженно. – А чем нечисти бошки рубить? Меч должон быть!
Мальчишка издал писклявый боевой клич и от переизбытка чувств одним взмахом расколол висевший на плетне пузатый горшок.
– Негодник! – охнула мать. – Уж задам я тебе!
Филиппка не стал дожидаться расправы, скакнул огромным кузнечиком и побежал, сверкая голыми пятками. Обернулся, глядя, есть ли погоня, и скрылся в зарослях лебеды.
– Беги-беги, обормот! – прокричала Дарья. – Жрать захочешь – вернешься, всыплю чертей!
Рух улыбался краешком рта.
– Сладу с ним нет, – пожаловалась несчастная мать, скрывая гордость за боевитого отпрыска. – Почти новый горшок, ирод, расколотил.
– Горшки дело наживное, – успокоил Бучила, входя в открытую дверь. В избе было опрятно и чисто, чувствовалась рука хорошей хозяйки. На полу домотканые половики, печь свежевыбелена, тараканов и мышей не видать. Запах стоял особенный – сладко-приторный аромат гречишного меда, полуденного солнца и разогретого луга. С непривычки голова кругом пошла. Ах да, тут же бортник живет, мед, кругом один мед. Спасибо, изба не из сот.
– Варвара! – повысила голос Дарья. – Кликни отца, скажи, Заступа пришел!
Худенькая, остроносенькая девочка-подросток в платье до пят выскочила из-за печки, пискнула:
– Здравствуйте. – Потупила серые глазища и выскочила на улицу, легонько задев Руха плечом. Пахла она, опять же, медом и еще чем-то, тревожным и смутно знакомым.
– Падчерица, – пояснила Дарья. – Дочкой мне стала, душа в душу живем. Сначала сторонилась меня, а потом ничего, ужились. Садись, Заступа, поесть соберу, не побрезгуй.
