Дверь нам открыл сам хозяин. Не знаю уж, в окно увидел, что мы приехали, и решил лично гостей встретить или просто прислуги не держит (у местного еврейства это бывает, даже богатые порой не нанимают прислугу, а используют в качестве неё родственников). Выглядит как типичный еврей: горбатый нос, чёрные глаза, чёрные курчавые волосы, но без пейсов. Ну и славно! С ортодоксами общаться тяжелее. Одет в толстый меховой халат и шерстяные штаны, на голове ермолка, на руках тонкие хлопковые перчатки без пальцев, на ногах войлочные бахилы.
Это, кстати, ещё одна отличительная черта современной жизни. Центральное отопление мало где имеется, а топка дровами стоит дорого, поэтому зимой многие экономят на обогреве квартир. Протапливают печи с утра и на ночь, да и то не слишком сильно, держат температуру в помещении градусов десять-пятнадцать. Ну и весь день, естественно, ходят дома тепло одевшись. У российского купечества это меньше принято, у аристократии — больше. Слава богу, нашей компашке в этом вопросе повезло: граф Ростовцев на дровах не экономит. Но Вера Николаевна, бабуля наша названая, все комнаты в своей огромной квартире редко протапливает, и то лишь по праздникам и перед приездом гостей. Поэтому, кстати, у неё мраморные столы в дни приёмов такие холодные. Говорят, так заведено в Европе, а Санкт-Петербург в данное время город по всем статьям европейский. Здесь иностранцев практически четверть населения, да и наша родная аристократия от них ничем не отличается.
Антон Иванович поздоровался, впустил в прихожую. Яков Петрович представил нас друг другу. Я опасался, что говорить хозяин будет, чудовищно коверкая русскую речь (довелось послушать не так давно одного еврея в кондитерской: «Пажвольте мине целий полфунта конфекти. Такии самия, чтоб они били по скусу маей шапруге»
[59]), но нет, говорил он нормально. Даже картавил гораздо меньше, чем тот же Владимир Ильич, который Ленин.
После мы прошли, как я понял, в кабинет хозяина. Между прочим, обстановка в квартире не слишком богатая. Так, средненько всё оформлено. Видать, Розенберг — еврей довольно скаредный, ведь, по словам Якова Петровича, он и во дворце мог бы жить, средства позволяют.
Пока шли, нам встретились какие-то мальчишки, затеявшие игру в коридоре, и Антон Иванович на них шикнул:
— Шкоцим, штилер!
[60]
Потом ещё жильцы встречались, и Розенберг нас всем им суетливо представлял. У меня создалось впечатление, что хозяин хвастается перед родственниками: вот, мол, какие люди его посещают. Хм, а не поторопился ли я, приехав? Не принято у современного дворянства в гости к евреям заезжать, даже по делу. Если дворянин хочет занять денег, то еврей должен сам к нему прийти по предварительному вызову, а не наоборот. Поэтому, наверно, наш «биржевой заяц» так удивился предложению с моей стороны поехать к ростовщику немедля.
Конечно, мне по фигу все эти дворянские условности, я человек другой эпохи и для пользы дела на многое могу пойти, особо не заморачиваясь, но не будет ли урона моему авторитету в глазах других представителей высшего сословия? Чёрт, а пожалуй, будет, тот же великий князь на это очень неодобрительно посмотрит. Блин, надо постараться больше таких ошибок не совершать. Ладно, если кто об этой поездке узнает, станем говорить, что у мальчика любопытство взыграло. Ха, приспичило ему посмотреть, как жиды живут.
Торговались мы долго. Любят некоторые поговорить, да причём так витиевато, что ты, оказывая услугу, ещё и должен останешься. Но сегодня не тот случай, не на того Антон Иванович нарвался. Я за свою жизнь успел пообщаться со многими выходцами из земли Израилевой и все их выверты знаю. Меня на мякине не проведёшь. Почти два часа мы спорили, но к окончательному решению так и не пришли. Договорились встретиться завтра — господину Розенбергу захотелось осмотреть мою четырёхэтажку.
Вернувшись к обеду, я застал Софу, графа и его мамулю за очередным обсуждением великого князя с княгиней и того, как нам всем теперь себя вести. Всё же сближение со столь важными персонами и оказанное нам доверие диктуют свои, особые правила поведения в обществе. Короче, дамы с Ростовцевым пытались решить извечный вопрос человечества: как дальше жить?
Светлана отсутствовала, она пожелала отобедать с женихом у Вяземских. Машулю же из гостиной выставили — посчитали, что незачем ребёнку знать о некоторых нюансах взаимоотношений меж великими, но она, судя по довольной физиономии, все дебаты благополучно подслушала за дверью. Мне будущие родственники ничего нового не сказали, ограничились самыми общими высказываниями. Наверно, решили, я и так всё знаю. Если задуматься, сколько информации об этикете представители клана вбили мне в голову за прошедшие недели, то это и неудивительно.
После обеда Вера Николаевна уехала, граф отошёл по делам, и у нас с Софой появилась возможность обменяться добытыми сведениями, что мы и сделали, надёжно уединившись от малой. Всё известное мне о великокняжеском семействе из той жизни я, сверившись со своими записями, изложил нашей старшей ещё до поездки в Мраморный дворец, поэтому в разговоре высказал вкратце лишь своё личное мнение о том, что нового подметил во время прошедшей встречи, а вот Софа рассказала о многом. И свои экстрасенсорные впечатления описала, и о чём говорили Ростовцевы, поведала. В результате общая картина у нас сложилась весьма неприятная. Как и в той истории, которую я более-менее помню, дело идёт к развалу семьи великих, а это плохо. Ни нам не нужна такая развязка их отношений, ни России.
М-да-а, а как всё хорошо начиналось! Говорят, Константин Николаевич воспылал любовью к Александре Иосифовне ещё до свадьбы. «Она или никто», — категорично заявил он отцу, и Александра в то время искренне отвечала ему взаимностью. И жили они поначалу очень счастливо: рождались дети, обживались дворцы, в них постоянно звучали детский смех и неизменная игра на фортепьяно.
Но постепенно жизнь семейства стала меняться к худшему. Константин был вечно занят делами, при этом по служебным надобностям частенько отлучался из дома, и Александра, не раз оставаясь одна, подверглась растлевающему влиянию петербургского высшего света. Может, от скуки, а может, в погоне за новыми впечатлениями она стала изменять мужу — то с кем-нибудь из придворных кавалеров роман закрутит, то с какой-нибудь из своих фрейлин шуры-муры заведёт. Ходят слухи, что один из адъютантов мужа побывал в её постели и даже знаменитого композитора Иоганна Штрауса она не обошла своим вниманием. Короче, боролась ветреная дама с серыми буднями как могла.
Видя это, муж стал охладевать к ней и тоже на стороне развлекаться начал, и с каждым разом всё более свободно, а недавно и постоянную любовницу себе завёл, из театральных танцовщиц. Ещё немного, и детишки у них появятся. Естественно, княгиня, в свою очередь, также узнала о шашнях мужа (нашлись доброхоты, донесли) и только после этого опомнилась, пожалев о своём легкомысленном поведении, но… похоже, слишком поздно. Насколько помню из прочитанного когда-то об их семействе, в скором времени великий князь в открытую с танцовщицей жить станет и будет говорить: «Есть у меня жена казённая, а есть законная».
