— И вам с Марией спасибо… За то, что вы есть. Не знаю, как бы я одна жила… Слишком много грязи вокруг.
Эх, девочка! Хоть и доросла ты до Марковны и бед за свою жизнь перенесла немало, но настоящей грязи пока не видела. Ну да и слава богу.
— Жизнь, Софа, тяжёлая штука, в ней полно и гнусностей, и мерзостей. Но… если из-за них постоянно переживать, сердца на всё не хватит, оно просто откажется дальше работать. Ты, главное, старайся помнить: кроме плохого всегда существует и хорошее.
— Да-да, ты прав.
— Вот и думай о хорошем, а о плохом и не вспоминай.
— Коль совершаешь плохое, как о нём не думать?
У-у-у, как всё запущено! Это она что, морально изводит себя из-за наших замыслов ликвидировать усатого городничего?
— Софа, ты же лекарка и должна понимать: нельзя лечить лишь приятными процедурами, иногда для пользы дела приходится причинять боль. Например, опухоль вырезать. А общество, если внимательно к нему приглядеться, тот же организм, от разных гнойников и опухолей в виде коррумпированных чиновников оно не застраховано, и содействовать в лечении таких… воспалений, я считаю, обязан каждый порядочный гражданин.
— Для лечения общества имеется полиция.
— Ой, Софа, и медицина, и полиция сейчас, можно сказать, ни-ка-кие, так что мы вынуждены им помогать. Да и помимо того, даже если ничего не предпринимать в отношении Сапожникова, он и его приятель, купец Потешко, без внимания нас не оставят. И откупиться от них чем-то малым не получится. Эти люди попытаются отобрать у нас всё, в том числе и наши жизни.
Задумалась, а через полминуты, глубоко вздохнув, ответила:
— Опасно брать на себя роль вершителя судеб.
— Да, опасно. Рискуем сами превратиться в «прыщик» на теле общества.
— Во что? — Красавица удивлённо распахнула глаза.
— В маленький такой, красненький прыщ. Ведь дорасти до размеров «опухоли», сравнимой с Сапожниковым, нам совесть вряд ли позволит.
О, слабый намёк на улыбку нарисовался. Мой незамысловатый юмор оценили. Вот и славно, оживает девочка.
— Кстати, а с чего ты решила, что мы выступаем в роли вершителей судеб? Мне кажется, Кузьма Тихий и без нас нашёл бы способ с канским городничим рассчитаться. Да и кто знает, может, таких людей, как Тихий, в Сибири много и каждый из них на Петра Ивановича ножик точит. По сути, мы в его жизни ничего не меняем, а в помощники к Кузьме напросились только для восстановления справедливости в отношении семейства Патрушевых.
Говоря лишь о Патрушевых, я, конечно, чуточку лукавлю — для успокоения совести нашей старшей. Усатый гад наворовал изрядно, поэтому я под лозунгом «Грабь награбленное!» собираюсь распотрошить все его финансовые запасы. Ну… до которых доберусь, естественно.
— Когда-то в детстве мама учила меня: «Саша, зло, привнесённое тобою в жизнь, всегда нужно исправлять добром».
— Это как?
— А очень просто. Сделал плохое и не смог исправить свою ошибку — сразу постарайся сделать доброе. Иногда неважно, как и кому.
Софа улыбнулась:
— Умная у тебя была мама.
— Да уж!
Похоже, красавица оклемалась: глазки уже сверкают, от апатии и следа не осталось. На пару секунд замолчала и сменила тему разговора:
— Знаешь, Александр, после известий о пожаре в Енисейске я постоянно думаю, как много там детей сейчас без крова оказалось.
— Да-а. Зима у них трудная будет.
Она внимательно посмотрела на меня и предложила:
— А давай возьмём сотню к нам в усадьбу, на воспитание.
— СКОЛЬКО?!
Наверно, слишком громко я воскликнул — даже Василий, исполняющий сегодня роль нашего кучера, обернулся. Чёрт! Ошарашен ли я? Не то слово! Вот от таких предложений кондрашка миокарда и случается.
— Ну уж полста-то мы всяко зимой прокормить сможем, — напирала Софа.
Ёхарный бабай, доуспокаивал «мамочку» на свою голову! Я её тут, понимаешь ли, жалею, — бедная девочка! — а она меня раньше времени в могилу загнать решила.
— А жить им где?
— Первые два этажа правого крыла четырёхэтажки пусть и с закрытыми окнами, но под жильё приспособить можно.
— Приспособить? Да там и пол ещё не положен.
— У нас оговорено, что полы к отъезду в Петербург будут готовы на всех четырёх этажах.
— Так то к отъезду. Но стелить-то их начнут лишь через месяц.
— А ранее у нас в Енисейск и не получится съездить.
— Да как дети без отопления-то перезимуют?
— Ты что-нибудь придумаешь, я в тебя верю.
Офигеть! Она в меня верит. Мне прям страшно становится. Такие слова мужчине говорят, когда ожидают от него подвига.
Теперь уже Софа взяла меня за руку, и в глазах её блеснули искры неугасимого пожара, разгорающегося в душе. О-о, Саша, ты, кажется, конкретно попал, сейчас пойдёт охмурение по полной.
— Подумай: нам ведь с каждым месяцем помощников требуется всё больше и больше. Где их брать? На стороне? А через год? А через пять лет? Ты говорил, замыслов много. Кто их исполнять будет? Посмотри, насколько тяжело идёт обучение взрослых работников с завода. Молодёжь обгоняет их во всём. Так не проще ли воспитывать смену с детских лет?
— А для чего я, по-твоему, влез в строительство ремесленного училища? Как раз в его стенах мы с Потапом и намечаем пополнение готовить.
— Училище не твоя вотчина, не станут их там учить так, как ты того хочешь. Взять хотя бы открытую в прошлом году мужскую гимназию: купцы-попечители от дел почти отстранены, с них только деньги тянут, а заправляют всем чиновники. Учителей сами найти не в состоянии, а предложенных назначенным директором упорно отвергают. Да и директора могли бы получше найти.
Я махнул рукой:
— Тут по-другому ничего и не делается. Мы с Потапом Владимировичем это предвидели и заранее настроились «подмазывать» непутёвый административный аппарат.
— Ну почему же не делается? К заводским школам губернское правление касательства не имеет.
— Ха… Ты предлагаешь ещё и на заводе школу построить?! А сколько денег в неё придётся вложить, ты не посчитала?
— Вложимся один раз, а работников учить годами сможем.
— Господи! А их питание? А проживание?
— Всё окупится. У нас уйма лёгких работ, на которые обслугу нанимать смысла нет. Дети прекрасно с ними справятся. Тут и уборка, и поднос дров, и сортировка трав. Да что я тебе объясняю, сам знаешь. Ты вон селекцией пшеницы заняться решил, так молодёжь быстрее взрослых зёрна переберёт.
Высказавшись, Софа гордо на меня посмотрела, будто со всеми проблемами она уже давно разобралась. А я попробовал взглянуть на спор со стороны и задумался.
