Эх, дороги. Что Путиловский, или, как в моё время его именовали, Кировский, завод, что завод «Аркадия», расположенный за Обводным каналом, — это на данный момент далёкие пригороды столицы, поэтому тащились мы в конечном итоге довольно долго. Да ещё рытвины, слякоть и грязь вперемешку с мокрым снегом затрудняли нам дорогу. Зимняя оттепель в Питере, что в девятнадцатом веке, что в веке двадцать первом, — удовольствие хуже некуда. К тому же сейчас булыжные мостовые только в центре города имеются, а чуть от центра отъедешь — и попадаешь, можно сказать, в сельскую местность.
Город я узнавал через раз: это здание помню, это — нет (про деревянные домики и говорить нет смысла). Странно. Ехали-то мы по Царскосельскому, в будущем Московскому, проспекту, дома которого я знал прекрасно, довелось там жить. Или теперь уже надо говорить не «в будущем», а «в той жизни» Московскому проспекту? В этой-то ещё неизвестно, как его потомки назовут. На подъезде к Обводному каналу пошли вообще сплошные деревенские усадьбы, а за Обводным и вовсе поля да леса вперемежку выстроились и какие-то сады с дачными домиками между ними виднелись. Насколько всё-таки маленький нынче Санкт-Петербург… и какой медленный транспорт.
— Александр, не узнаёте?
Николай Иванович показал вперёд и влево нашего движения. Мы подъезжали к смутно знакомому мне зданию.
«Оба-на, это ж…» — мелькнула в моём мозгу искра узнавания.
— Новодевичий монастырь.
— О да! Проведаем могилу вашей матушки?
Чёрт возьми! Как я мог забыть, что мать Александра Патрушева захоронена на кладбище Новодевичьего монастыря? Ведь жена Путилова упоминала об этом в разговоре несколько раз. Ох, ёшкин кот, расслабился, обормот. Проснись уже и включи мозг, ты же знаешь, как горят на мелочах засланные казачки. Да-а, Сашок, будь Николай Иванович более подозрителен, могли бы и не сложиться ваши взаимоотношения.
— Конечно, проведаем. Я и намеревался заглянуть сюда по дороге. Правда, где находится мамина могила, к своему стыду, уже и не помню.
— Ничего, я знаю, как пройти. Мы с супругой здесь изредка бываем.
Ну что ж, Александру Патрушеву необходимо почтить память мамы, а ещё необходимо — уже мне — воздать должное матери того, чьё место я занял. Это, так сказать, моё внешнее и внутреннее восприятие, и, пока мы шли, пока договаривались с монашками о посещении кладбища, они сплелись воедино. Над могилой склонились уже не двое в одном лице, а я единый. Я — сын, и я — тот, кому продолжать род, кому его возвеличивать.
Давал ли я какие-нибудь клятвенные обещания той, чьего сына заменил? Нет. К чему? Просто постоял и прочитал про себя молитву за упокой души. И так уже я себе установок по Патрушевым наставил выше крыши, лишние обещания здесь не нужны.
Дальнейший путь до «Аркадии» пролетел в невесёлых раздумьях о бренности нашего существования. Николай Иванович не тревожил, догадываясь о ходе моих мыслей. И лишь памятник «Нарвские ворота» меня немного отвлек. Впрочем, разглядывал я этот монумент недолго: мы, чуть до него не доехав, свернули на дорогу, которая в будущем будет называться Лиговским проспектом. Нынче это, правда, не проспект, а маленькая дорожка, идущая вдоль Лиговского канала.
Опытовый заводик Путилова расположился недалеко от соединения Обводного канала с Невой, рядом с Императорским фарфоровым заводом. По размерам не больше моего с Потапом Красноярского механического, даже рабочих почти как и у нас перед моим отъездом — восемьдесят шесть человек. Производит он в данное время новые рельсы, мелкосортное железо для рельсового крепежа и пудлинговую сталь для Путиловского завода. Как похвастался Николай Иванович, сталь очень мягкую, годную даже на паровые котлы. О, это, кстати, надо взять на заметку. Как прибудут в Питер мои красноярские архаровцы, договорюсь о её закупке. Раз уж я в Сибири из такой стали паровики делал, то могу и здесь тем же заняться.
Из оборудования на заводе имеется шесть пудлинговых, или, как их тут иногда называют, «передельных», печей (в них переделывают чугун на железо и сталь). Также действуют две сварочные печи, кузнечный молот с приводом от паровой машины в сорок лошадиных сил и рельсопрокатный стан, или по-нынешнему вальцовня. Как я понял из пояснений Николая Ивановича, и Путиловский завод, и завод «Аркадия» работают круглосуточно и постоянно в три смены, несмотря ни на какие праздники и выходные, иначе слишком накладно выходит остужать печи и разогревать их каждый раз по новой.
Я начинаю сочувствовать местным работягам. Пашут в этом огненном пекле по восемь часов в сутки, имея всего один выходной в неделю. Механизации труда нет и в помине, всё руками и в темпе. Ё-моё, адова работа, годная только людям, сильным телом и духом. Да-а, Сашок, вот он, суровый оскал империализма! Чем ближе к индустриальным центрам находится производство, тем интенсивнее эксплуатируются работники. У нас в Красноярске трудягам намного вольготнее живётся. Хм, а ведь и там на судоверфи придётся вводить похожий режим работы, по-другому никак не получится. Тот же мартен или домну останавливать на профилактику можно лишь изредка. О-хо-хо… да уж.
Путилов провёл меня по всему предприятию и дал полюбоваться на современную технологическую цепочку изготовления рельсов. Между прочим, и «Аркадия», и Путиловский выпускают в данное время такой шедевр проката, как железный рельс со стальной головкой, который по прочности превосходит все рельсы, производимые сейчас в мире. Тут нужно заметить, что для России путиловский рельс очень важен, он, в отличие от тех же английских и немецких, сильные холода выдерживает не лопаясь. А придумал и создал этот шедевр Николай Иванович, до него в мире считали невозможным сварить сталь с железом.
— Да, Александр, мои рельсы дороже европейских железных, но выгоднее. Дорогие-то они дорогие, но пятнадцать лет прослужат, а дешёвые европейские — всего два-три года, а то и год. Мои за пуд рубль восемьдесят восемь копеек идут, а европейские, с учётом пошлины, — рубль пятьдесят шесть. Вот и считай. По закупке-то, выходит, велика разница, а по итогу — нет. На один мой из Европы штук пять английских или немецких надо привезти. Даже их стальные всего лет десять служат, а стоят два рубля семьдесят копеек.
— А свои стальные собираетесь делать?
— Конечно. В прошлом году я построил первый в России Бессемеровский аппарат, в этом построю второй, в два раза больший, а через год, если поможешь, мартен поставлю. Вот тогда и пойдёт сталь рекой. И домна твоя мне тут ой как нужна будет.
— Сделаем.
Создание новых рельсов — процесс настолько захватывающий, что у меня от печального настроения, навеянного кладбищем, довольно быстро не осталось и следа. Сначала в пудлинговой печи растапливают чугун, потом его прямо в печи начинают перемешивать длинными железными штангами. Во время этого процесса на штангу налипают сгустки железа, преобразовавшегося из чугуна, и образуют тестоподобную крицу-ком. Это тяжёлая работа, воистину для настоящих силачей: штанга десять кило весит да крица налипшая килограмм под сорок-пятьдесят.
Скопившуюся крицу вынимают из печи, соскабливают со штанги и на железной тачке везут к паровому молоту. Молот начинает прессовать крицу — сначала слегка, далее всё сильнее и под конец уже дубасит по ней в полную силу, да так, что после каждого удара шлак в виде огненных брызг разлетается во все стороны. Затем ещё не остывшую крицу прокатывают сквозь вальцы, и таким образом получается плитка довольно жёсткого получугуна-полужелеза.
