– Понятно. Тогда кто этот мужик?
Шафран рассмеялась и отряхнула пальцы над раковиной.
– Да нет никакого мужика.
Элизабет последовала за ней в коридор, шурша халатом, под которым скрывались весьма аппетитные формы.
– Это не тот парень, о котором ты рассказывала, дорогая? Он якобы изучает бактерии. Ну что это за работа?!
– Мне пора.
Шафран улыбнулась самой обаятельной улыбкой, на какую была способна, схватила пальто и шляпу и выскочила за дверь, прежде чем Элизабет успела забросать ее вопросами.
Наспех приколов шляпку специальной шпилькой поверх пучка волос, она спрыгнула с лестницы на тротуар. В середине апреля весна уже разгулялась вовсю, и Шафран решила, что не станет трястись в автобусе, а часть пути пройдет пешком – хотя путь от ее крошечной квартирки в Челси предстоял неблизкий.
Цветущие грушевые деревья, чьи ветви словно были облеплены кружевной пеной лепестков, алые тюльпаны, пробуждающаяся природа – все казалось Шафран невероятно поэтичным, но по зрелом размышлении она решила, что поэзию лучше оставить на долю подруги. В дополнение к работе секретарем у мелкого министра, которого они между собой называли «лордом», Элизабет публиковала стихи под псевдонимом, и Шафран считала, что, учитывая их пикантную тематику, это весьма мудрое решение. Элизабет нравилось слушать, как красноречиво описывает растения подруга. Однажды профессор отчитал Шафран за то, что в ее статье слишком много прилагательных, и она серьезно отнеслась к его словам о том, что она в первую очередь ученый и лишь потом любитель.
Срезав путь через Гайд-парк, она села в двухъярусный красный автобус, который повез ее по извилистым улочкам Мейфэра в Фицровию. Доехав до остановки «Юстон-сквер», она вышла и, как всегда, остановилась перед высоким каменным обелиском в центре площади, стоявшим на постаменте, по углам которого выделялись четыре бронзовые фигуры. Она произнесла безмолвную молитву за потерянные на войне души, за своего отца, своего погибшего возлюбленного Уэсли и за бесчисленное множество других, после чего преодолела последний отрезок пути до университета.
Шафран обошла толпу студентов во внутреннем дворе и поднялась на второй этаж северного крыла. Увидев перед дверью доктора Максвелла детектива-инспектора Грина, она растерялась.
– Я могу вам чем-то помочь, инспектор? – спросила она, нервно стиснув сумочку.
– Я хотел поговорить с доктором Максвеллом, – сказал инспектор, пристально глядя на нее. – Вы не знаете, когда он освободится?
– Через двадцать минут он будет присутствовать на собрании в кабинете доктора Беркинга.
– Когда завершится встреча?
– Обычно такие собрания длятся сорок минут, а иногда час, если кто-то из профессоров окажется чрезмерно словоохотливым. – Шафран сделала паузу, глядя на инспектора. – Может, я передам ему от вас сообщение?
– У меня к нему несколько дополнительных вопросов. Я зайду позже.
Шафран охватила странная тревога. Убедившись, что инспектор исчез в конце коридора, она вошла в кабинет и оглядела господствующий там хаос. За несколько часов, что она провела вчера в библиотеке, доктор Максвелл умудрился уничтожить все результаты ее уборки, проведенной в его отсутствие. В центре маленького, обшитого деревянными панелями кабинета стоял большой письменный стол. Вернее, Шафран подозревала, что стол находится где-то там, под беспорядочными стопками книг и кипами бумаг. Книжные полки по обе стороны стола были до отказа забиты толстыми томами. Картотечный шкаф венчал огромный папоротник, свисающие листья которого скрывали пожелтевшие от времени этикетки на двух верхних ящиках. Единственной свободной стеной в кабинете была та, что напротив письменного стола. Висевшая на ней картина в рамке отражала утренний свет.
Яркими акварельными красками Шафран изобразила Houlletia tigrina, любимый вид орхидей профессора, и подарила эту картину ему по случаю своего окончания Университетского колледжа в прошлом году. Это был скромный знак признательности за каждую добрую улыбку профессора, за тепло и поддержку как в удачах, так и в поражениях на протяжении многих лет. Сколько раз ей хотелось сдаться и вернуться к скучным светским делам, от которых она сбежала! Тогда Максвелл делился с ней своими, казалось бы, неуместными воспоминаниями о студенческих днях, и она брала себя в руки. Сколько слез пролилось в этом кабинете, сдерживаемых мягкими напоминаниями Максвелла о трудностях и победах Томаса Эверли! Этот простой рисунок ни в коей мере не мог служить достаточной наградой за его руководство и поддержку. Она до сих пор помнила, как дрожал голос расчувствовавшегося Максвелла, когда он благодарил ее за подарок. В свой первый день в качестве его ассистента она расплакалась, когда увидела, что он повесил картину в своем кабинете.
Вздохнув, Шафран положила вещи на свой стол и подошла к опасно накренившейся стопке бумаг на столе доктора Максвелла. Она поморщилась, обнаружив под папками на краю стола две чашки с остывшим чаем, и едва не выплеснула его на отчет 1863 года о «Выращивании хинного дерева в Индии».
Прошел почти час, прежде чем кабинет перестал выглядеть как жертва пронесшегося урагана и начал напоминать место работы. Шафран вернулась за свое бюро, где она привыкла заниматься не нудной секретарской работой, а настоящими исследованиями. Сейчас профессор стал уделять особое внимание всему, что связано с хлорофиллом, и она принимала в его работе активное участие. Недавний труд немецкого ученого Рихарда Вильштеттера вдохновил его на углубленное изучение данной темы. Шафран должна была найти все доступные материалы, касающиеся пигментации растений и солнечного света, и уже несколько месяцев просматривала всевозможные тексты. Заодно она вела собственное исследование, основанное на своих находках, которое дополняло работу доктора Максвелла и позволило бы ей сотрудничать с ним и дальше.
Однако недавно она поняла, что новая должность таит в себе не только преимущества, но и подводные камни. Работа с доктором Максвеллом продвигалась успешно, хотя исследование пигментации растений не особенно ее вдохновляло. Но она не планировала быть его ассистенткой вечно и хотела закрепить за собой место на кафедре, чтобы иметь возможность проводить самостоятельные исследования и преподавать, как ее отец. На работу ее приняли не сказать чтобы тепло, и действия Беркинга на протяжении последних нескольких месяцев не раз заставляли ее усомниться в своих планах. Он был относительно молодым заведующим кафедры и мог доставать ее еще много лет. Избегать контакта с ним было невозможно, потому что любое ее исследование требовало согласия с его стороны. Сможет ли она смириться с тем, что ее карьера в руках Беркинга?
Шафран тяжело вздохнула. История с полицией и отравлением приводила ее в уныние.
Чтобы взбодриться и хотя бы на время забыть о своих заботах, Шафран открыла 34-й выпуск журнала «Ботанические анналы» и продолжила делать выписки оттуда.
Несколько часов спустя Шафран решила сделать перерыв, утомленная как изучением текстов, так и размышлениями о том, куда подевался профессор. Скорее всего, он и доктор Эстер опять затеяли спор и отсиживались в кабинете доктора Эстера. Заодно она в глубине души надеялась снова увидеть мистера Эштона, то есть Александра, но он тоже не появлялся.
