Обороняющиеся тоже получали урон от пуль и осколков. К тому же их изначально было намного меньше – полторы дюжины против почти сотни врагов, а потому каждый убитый или раненый становился чувствительной потерей. И так получилось, что очень скоро от их маленького отряда осталась лишь горсть боеспособных бойцов. Пока работали пулеметы, держаться получалось, но стоило одному из них захлеб – нуться, как положение стало критическим.
В этот момент их снова выручил Ким. Увидев, что боец с ДП
[66] ткнулся лицом в землю и затих, сраженный пулей, он короткой перебежкой под градом пуль долетел до позиции. Ухватив еще горячее оружие, он вжал приклад в плечо и нажал на спуск, поведя яростно бьющимся в его руках мощным стволом справа налево. Высадив с перепугу одной длинной очередью весь остаток диска, Витька все же сумел зацепить нескольких противников и заставил их, пусть и ненадолго, залечь.
Удерживать такую махину тщедушному выпускнику приюта оказалось непросто, к счастью, вовремя подоспевший боцман тут же забрал у него пулемет. Отложив свой «Томпсон» в сторону, Горыныч сноровисто перезарядил ручник и снова окатил врага огнем.
Впрочем, Асано и на этот раз удалось поднять своих людей. Мешая призывы умереть за божественного Тенно с самыми грязными ругательствами, он повел их в последнюю атаку. Зажав в одной руке гранату, а в другой меч, он несся вперед, как Онрё
[67] – кровожадный дух мщения и гнева, и сумел-таки прорваться.
Громко ухнул взрыв, заставивший замолчать «дегтярь» оборонявшихся, и на позиции тут же возник майор с мечом, а следом за ним, как саранча, лезли десантники. Понеся огромные потери, враг все же смог прорваться сквозь завесу огня русских рейдеров, и среди камней закипела отчаянная рукопашная схватка.
– Чертовы камикадзе! – крикнул от злости Март, выпуская пулю за пулей из браунинга в набегавших на него японцев.
– А-а-а! – вторил ему Витька, очередями паля в белый свет как в копеечку из маузера.
На старавшихся держаться вместе подростков, яростно крича и сверкая раскосыми, полными ненависти глазами, налетели трое японцев. Первого встретила пуля, пробившая каску точно под звездой. Второй попытался в глубоком выпаде ударить Вахрамеева штыком, но одолеть таким приемом одаренного было занятием для оптимистов.
Март уклонился, ухватив «арисаку» за ствол, дернул ее на себя, помогая набравшему инерцию врагу провалиться еще глубже, и почти в упор выстрелил тому в сердце. Обернулся к Киму и увидел, что тот, сумев отбить удар, столкнулся с противником в клинче и борется из последних сил. Тогда не успевавший перезарядиться подросток без затей въехал вошедшему в раж десантнику под ребра тяжелым ботинком, а когда тот не унялся, продолжил бить, пока не услышал, как под ударами усиленного стальной набойкой носка не захрустели ребра.
Выручив приятеля, Вахрамеев вспомнил, что расстрелял все патроны, и хотел было заменить магазин, но в этот момент почувствовал мощнейший энергетический удар. Только что вертевшийся как юла, Март вдруг понял, что угодил под невидимый пресс. Руки и ноги отяжелели, словно при многократной перегрузке, движения стали замедленными и тягучими, как патока.
А затем, словно в замедленной съемке, появилась разъяренная и торжествующая физиономия Сатору, держащего двуручным хватом сверкающий меч. Глаза его горели яростным огнем, а губы кривились в предвкушении сладостной мести, когда он занес клинок над мальчишкой. Однако одновременно давить силой и рубить не получалось даже у такого мастера, как Асано, а когда он на секунду ослабил хватку, этого хватило, чтобы упорно сопротивляющийся чужой воле Март вырвался из-под прессинга и ускользнул. Катана противника лишь бессильно рассекла воздух в нескольких миллиметрах от его тела.
– Проклятый гайдзин! – вскрикнул разочарованный в своих ожиданиях японец и тут же поскользнулся на крови убитого японского солдата.
Что касается Вахрамеева, то он не стал тратить время на ответ, а, откинув в сторону разряженный пистолет, вывернул под неестественным углом кисть руки и дотянулся до все еще висящего на спине меча… Еще миг, и он оказался вооружен и готов встретить опасность лицом к лицу.
Сатору в этот момент сумел вернуть себе равновесие и снова решительно пошел в атаку. Однако на сей раз его противник отступать не собирался, и обрадовавшиеся возможности вкусить свежей крови клинки с металлическим лязгом ударили друг о друга.
В прошлой жизни Мартову не раз приходилось драться, и не всегда кулаками. В случае надобности он мог пустить в ход палку, малую саперную лопатку, штык-нож. И если бы не неделя непрерывных и до предела заряженных видением занятий кумдо в школе «Ум-Ян Квон» у мастера Суахма Досы, кто знает, как бы развивались события.
Впрочем, и сейчас ему на помощь пришел дар. В сознании динамика боя расцвела десятками сияющих линий, образуя причудливо смертоносный узор. Не успевал враг вскинуть свое оружие, как мозг подсчитывал все возможные траектории и подсказывал, как парировать удар. Так что теперь у подростка появились реальные шансы выстоять против куда более опытного противника.
Очевидно, майор также заметил эти изменения и в какой-то момент сменил тактику. Движения его стали реже, но сильнее, как будто он хотел сначала измотать своего соперника, а затем разрубить на части, как чучело для тамесигири
[68].
И одному Богу известно, чем бы все это кончилось, если бы не третья сила. Все это время хладнокровно командовавший своими людьми Зимин не прекращал наблюдать за столь зрелищным поединком. Заметив, что дело идет к развязке, командир «Бурана» подхватил испорченный взрывом пулемет и, подскочив к японцу сзади, с кхеканьем опустил тяжелую дуру на бритую макушку самурая.
Не будь Сатору в «сфере», приклад непременно размозжил бы ему голову, а так он в последний момент вывернулся, и удар пришелся по плечу. Другому человеку это стоило бы оторванной конечности, но японец сумел отделаться раздробленной ключицей. Пока капитан делал новый богатырский замах, Асано успел, подхватив здоровой рукой выпавший меч и превозмогая дикую боль, отступить на заранее подготовленные позиции. В смысле удрать. Следом за ним побежали и его солдаты, как будто кто-то вынул у них скрепляяющий стержень. Не думая больше ни о чести, ни об императоре, они покатились вниз по склону, оставив на милость победителей своих раненых.
Впрочем, в милосердии их враги замечены не были и первым делом открыли по убегавшим не слишком точный, но очень плотный огонь.
– Боцман, ко мне! – скомандовал тем временем невозмутимый Зимин. – Доложить о потерях.
