– Мисс Синнетт, – сказал парень, широко, до клыков, улыбнувшись. – Или правильнее будет леди Синнетт? В любом случае мы, похоже, снова встретились.
– Достаточно просто Хейзел. К сожалению, я не получила удовольствия запомнить ваше имя, поскольку вы так и не потрудились его назвать.
Парень усмехнулся и подмигнул, хотя, может быть, просто прищурился, когда садящемуся солнцу удалось проникнуть в переулок с Хай-стрит и осветить их обоих по-осеннему бледными и слабыми лучами.
– И не получите. Нечасто я встречаюсь с такими великосветскими леди, как вы, поэтому не вижу смысла в этих расшаркиваниях.
– Но мы-то уже встретились. Причем дважды, – возразила Хейзел.
– Ха, да разве это встреча, коль я не назвал вам свое имя? – подначил он, на этот раз действительно подмигнув.
Хейзел почувствовала, как откуда-то изнутри к груди поднимается непривычная волна тепла, и всю ее охватывает ужасное волнение, подобное тому, что она раньше чувствовала, лишь ожидая результатов очередного эксперимента. Словно чувство предвкушения, желания узнать, что же будет дальше, смешалось с ощущением, которое бывает, когда выпьешь бокал шампанского на пустой желудок.
Парень протянул руку, и Хейзел приняла ее.
В тот момент, когда их руки соприкоснулись, пузырьки воображаемого шампанского внутри у Хейзел рванулись вверх с неистовой силой. Это походило на гальванизм, на электрический ток Гальвани – невозможно было сравнить это ни с чем другим – разряд молнии, прошедший от его руки в ее и ударивший прямо в сердце.
– Рад снова встретить вас, Хейзел Синнетт, – сказал он, пожимая ее руку. Его собственная оказалась так велика, что ладонь Хейзел в ней почти утонула.
У входа в переулок, там, где он выходил на Хай-стрит, появился еще один парень и, сложив ладони рупором, крикнул:
– Эй! Каррер! Хорош флиртовать! – На вид он был старше ее сероглазого знакомого, но ниже и коренастее, словно его тело состояло из сплошных мускулов. – Ты получил задаток, да? Давай мне половину, и я отправлюсь в паб. Богом прошу, Джек, приятель, не томи душу. Бейли из «Герба» больше не дает мне в долг, а мне страсть как хочется выпить чего покрепче!
Джек со стоном отпустил руку Хейзел.
– Проклятье, Мунро! Деньги у меня. Просто ступай в паб и скажи Бейли, чтоб записал твой первый стакан на меня. Давай, живо!
Джек изо всех сил избегал взгляда Хейзел, и щеки его пылали от смущения.
Мунро, чье лицо не выражало особой уверенности, все-таки скрылся за углом. Джек проследил за тем, как он уходит, а затем повернулся и увидел, что Хейзел разглядывает его, подняв бровь.
– Джек… Каррер, так?
Джек Каррер, сероглазый парень, отвесил ей преувеличенно глубокий поклон.
– К вашим услугам.
Хейзел заметила черноту под его ногтями и грязь, налипшую на подошвы башмаков. Она посмотрела на табличку Анатомического общества, а затем снова на Джека.
– Ты же расхититель могил, так?
Джек выпрямился, в свою очередь подняв бровь.
– Нет, – возразил он. – Нет, нет, нет. Никогда не грабил. Всегда слежу за этим. Видишь ли, если не брать из могилы ничего, кроме тела, то и привлечь за грабеж тебя не смогут.
– Так, значит, ты – похититель тел.
Джек оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Но в тупике они были одни, дверь Анатомического общества крепко заперта, а переулок позади них – пуст. Тогда он наклонился к ней.
– Мне больше по душе «воскрешатель». Звучит более романтично, тебе не кажется?
– Так вот откуда тебе известен черный ход в анатомический театр. Ты им продаешь тела. Докторам.
– Иногда.
Хейзел снова осмотрела его с ног до головы, теперь уже более внимательно. На вид он был ее ровесником, может, чуть старше. Во время разговора его тонкие пальцы все время сжимались.
– И сколько ты просишь за это? – спросила она. – За тело.
– По-разному. А ты хочешь прикупить одно?
– Возможно, – ответила Хейзел. – Доставишь?
4 ноября 1817 года
Генри-стрит, дом № 2
Бат
Дорогая Хейзел,
Твой брат Перси слег с простудой. Весь день он страдает от насморка, а потом половину ночи не спит из-за кашля. От этого мое бедное сердце разрывается. Я вожу его на горячие источники дважды в день, и аптекарь прописал ему лауданум для сна. Прошу тебя, помолись Господу нашему о нем и его скорейшем выздоровлении. Проклятая простуда!!!
Твоя мать, леди Лавиния Синнетт
18
Хоторнден-касл был построен на вершине каменистого холма, и, свернув на узенькую тропу, уводящую вниз и влево от главного входа, можно было наткнуться на небольшую деревянную дверь, врезанную прямо в холм под замком. Дверь была облезлой, выгоревшей на солнце, разбухшей от дождей и тумана – почти незаметной в темную, безлунную ночь, – с зарешеченным окошком на уровне глаз, которое с клацаньем открылось, стоило Джеку постучать.
– Кто это? – спросил голос изнутри.
Женский голос, голос Хейзел, звучавший с притворной уверенностью и наигранной грубоватостью, призванной отпугнуть глупцов, рискнувших проникнуть внутрь.
Джек поднял фонарь, который держал в руке, освещая лицо.
– Не глупи, это я. Кому еще известно, как посреди ночи найти тайную дверь, ведущую в чертову пещеру, что ты вырыла прямо под замком?
– Назови пароль!
– О… э-эм… – Джек кинул взгляд на ладонь, где он был записан чернилами. Но буквы расплылись от пота. – Морто… вивиос… бо… Нет, постой. Что-то с доками?
Хейзел вздохнула и с трудом открыла тяжелую, скрипучую дверь в темницу.
– Mortui vivos docent.
Джек прокатил тачку мимо Хейзел прямо в подземелье.
– Прошу прощения, я прогуливал уроки латыни в Итоне.
Хейзел пришлось вжаться в сырую стену, чтобы не угодить под колеса.
– Зато определенно посещал уроки этикета.
Джек дотолкал тачку до места и опустил ручки. Шумно выдохнул и вытер пот со лба, оставив чернильные разводы.
– Mortui vivos docent, – повторил он. – И что же это значит?
Хейзел уставилась на темную массу, лежащую под покрывалом на тачке Джека.
