Казалось, куда бы он ни пошел, везде уже сидела очередь из дюжины мужчин старше и опытнее его, ждущих шанса встретиться с хозяином и уговорить его взять их на работу с достойной дневной оплатой.
– Слышал, есть работа в Ньюкасле, – шепнул Джеку один мужчина после того, как их обоих не взяли каменщиками. – Если тебя здесь ничего не держит. И в Америке – вот где можно заработать настоящие деньги, если переживешь путешествие.
Джек вежливо кивнул, но сама мысль о том, чтобы увеличить расстояние между ним и Хейзел еще хоть на милю, казалась невозможной. Куда он мог уехать, если она оставалась здесь? Но как он мог просить ее отказаться от графа, если не мог даже найти достойный заработок? В последнее время, видя ее лицо – чистое, не считая пота, выступающего от непрерывных обходов больных и осмотров новых пациентов, – Джек чувствовал всепоглощающий стыд, словно они двое принадлежали к разным видам. Ему отлично удавалось торговать телами, видит Бог, это правда – удавалось их выкапывать, и не попадаться, и убеждать докторов в накрахмаленных сорочках накинуть несколько фунтов сверху.
Даже если вспомнить о похитителях, это не могло быть опаснее работы в карьере или шахте. Джек смог бы с ними справиться: он умнее, чем Мунро, и намного лучше дерется. Он обещал Хейзел, это так, но ей никогда не приходилось ложиться спать с пустым животом, сжимая одеяло в кулаке и мечтая поскорее провалиться в сон и больше не чувствовать, как скручивает желудок от голода. Она не знала, каково это – жить в городе без пенни в кармане, понимая, что только собственная смекалка поможет спастись от холода и недоедания. Она всегда жила в безопасности.
А Джека бедность сделала уязвимым, и она же придала ему безрассудства.
31
– Вы слышали о парадоксе Тесея?
Ужин в Алмонт-хаус был устроен якобы для того, чтобы отметить помолвку Хейзел и Бернарда, хотя они сидели по разные стороны обеденного стола, причем Хейзел оказалась рядом с бароном Уолфордом, который, разглагольствуя, наклонялся к ней все ближе и ближе, а Хейзел отчаянно пыталась отклониться как можно дальше, при этом не перевернув стул. После четырех перемен блюд барон был так близко, что Хейзел видела брызги слюны на его губах. Его смрадное дыхание вызывало слезы на глазах.
– Да, милорд, на самом деле я…
– Это сложная философская идея, но из тех, что можно легко объяснить женщине в виде истории. Представьте огромный корабль. Со временем части этого корабля прогнивают. Но каждую гнилую доску тут же заменяют новой. Со временем каждый кусок дерева, из которого был построен первоначальный корабль, заменяется на новый. Это по-прежнему тот же самый корабль?
Через несколько мест от них поднялся лорд Алмонт.
– Нет! – с восторгом воскликнул он, указывая на Уолфорда. – Другой корабль. Совсем другая древесина.
– А, – сказал барон, – в таком случае когда же корабль перестал быть тем самым кораблем?
Выкрик лорда привлек внимание всей комнаты. Бернард поднялся следом за отцом.
– Где-то на половине. Когда половина была заменена, он перестал быть тем же самым кораблем.
– Даже несмотря на то, что все вокруг по-прежнему называют его кораблем Тесея? – тихо сказала Хейзел.
Все взгляды обратились к ней. В том числе и раздраженный – Бернарда.
– Да, дорогая, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Неважно, как называют его люди. Как только заменена половина, это больше не тот же самый корабль.
– Некоторым женщинам, – обратился лорд Алмонт к сыну, – еще только предстоит запомнить, что смотреть на них нам нравится больше, чем слушать.
Барон Уолфорд хохотнул, отчего его фальшивый глаз крутанулся в глазнице.
– Ага! Но теперь вернемся к кораблю. Представьте, что вы собрали всю испорченную древесину, которую заменили, и собрали второй корабль, в Британском музее. Который из кораблей тогда будет кораблем Тесея? Тот, который плавает под этим именем, или тот, что стоит в музее?
– Второй, – тут же заявил Бернард. – Второй. Тот, который из первоначальной древесины.
– Да среди нас настоящий ученый! – воскликнул лорд Алмонт, хлопнув Бернарда по спине. Тот просиял.
– Точно, – поддержал барон Уолфорд, поднимая бокал красного вина, прежде чем опустошить его одним глотком.
– Откуда такой философский настрой, Уолфорд? – спросил лорд Алмонт.
– Видите ли, – начал барон, и поправил свой фальшивый глаз, – я подумываю прикупить себе новый глаз. Уже назначил процедуру. Через неделю, считая с понедельника, в Анатомическом обществе. Впервые за двадцать лет увижу все обоими глазами, по крайней мере так утверждает доктор.
– Что вы имеете в виду? – спросила Хейзел, впервые за весь вечер проявив интерес к беседе. – Что за процедура позволит вам снова видеть? И что за новый глаз?
– Ну-ну, дорогая, – вмешался Бернард.
– Барон Уолфорд, я не хотела показаться грубой, но пожалуйста, расскажите, что за операция, вероятно, сможет вернуть вам зрение? С искусственным глазом?
Барон Уолфорд покровительственно погладил Хейзел по голове.
– Ничего такого, чем следует интересоваться юной девушке! Особенно когда ей надо готовиться к свадьбе!
– Да, – сказала Хейзел. – Свадьба. Само собой.
После ужина джентльмены отправились в библиотеку, к бренди и сигарам, а Бернард пошел проводить Хейзел к ее экипажу.
– Хейзел, – заговорил он, откашлявшись, как только они вышли на улицу. – Твои… фантазии о том, чтобы стать… врачом или что там.
– Это не фантазии, Бернард, – возразила Хейзел. – Я собираюсь стать врачом. Я знаю, что это не то, чего хотите вы с отцом, но я учусь уже много недель.
Едва начав говорить, она обнаружила, что не может остановиться.
Бернард нервно обернулся.
– Я хороша в этом, Бернард, правда хороша. Я не всегда верила, что это так, но так и есть. Я вылечила полдюжины пациентов – я сейчас лечу полдюжины пациентов. Я приняла роды! И собираюсь сдавать экзамен, Бернард, чтобы стать врачом. Хотя на самом деле уверена, что я и так уже врач.
Бернард открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
– Хейзел, успокойся!
– Я спокойна, Бернард. Совершенно спокойна. Но вынуждена сказать тебе, если ты собираешься все это мне запретить, я не могу обещать, что выйду за тебя замуж.
Бернард кинул взгляд на закрытую дверь Алмонт-хаус, словно раздумывал, как бы ему вернуться и обсудить все с отцом. Он одернул жилет.
