– Ладно. Что ж, хорошо. Ни к чему говорить такое, Хейзел. Давай вести себя разумно.
– Я веду себя совершенно разумно.
Бернард снова откашлялся.
– Хорошо. Ты сказала, будет экзамен? Экзамен, чтобы стать доктором?
– Да, Королевский врачебный экзамен. Через неделю.
– Через неделю, – повторил Бернард. – Идеально. Ты отправляешься на этот… этот Королевский экзамен. И, если сдашь, мы можем… что ж, мы можем хотя бы обсудить, как все это будет выглядеть… в будущем.
Лицо Хейзел слегка просветлело.
– Так ты говоришь, что есть шанс? Я имею в виду, шанс, что ты, возможно, согласишься позволить мне… позволить нам…
Бернард потер виски.
– Просто… Хорошо. Сдай экзамен, а потом… Потом сообразим, что дальше делать. Но, Хейзел, Господом Богом заклинаю, молю: если с экзаменом не выйдет, пообещай мне, что на этом все закончится! И мой отец никогда об этом не узнает.
– Никогда, – повторила Хейзел.
– Ты обещаешь мне, Хейзел?
– Я обещаю.
– Хорошо. – Бернард поцеловал ее в макушку и помог сесть в экипаж. – Прелесть моя. Не тряси на мостовой! – крикнул он кучеру. – Ты везешь мою будущую жену!
32
Долгие недели день Королевского врачебного экзамена в конце семестра казался Хейзел таким далеким, абстрактным, словно ненастоящим. А затем, внезапно, он наступил. В конце концов все, что она узнала, бесчисленные часы проведя за чтением и заучиванием «Трактата доктора Бичема», оказалось всего лишь малой каплей по сравнению с тем, чему научилась за те короткие недели, когда лечила всех, кто приходил к ней в Хоторнден. У Бичема были основания сомневаться в Хейзел, когда они заключили свое пари; если бы в ее распоряжении были только книги, она бы так и не почувствовала, что готова. А сейчас была почти уверена.
Наутро перед экзаменом она пролистывала свои заметки, поглощая овсянку, но едва ли понимая, что ест, настолько сосредоточилась на том, что читала. Легочная система? Лимфатическая? Органы? Она мысленно, одну за другой, отмечала все изученные темы, с удивлением понимая, что, похоже, все-таки готова.
– Прекрати, – велел Берджесс, поглощая свою овсянку с аппетитом, вызвавшим у Хейзел улыбку. Ему явно было лучше. Пусть иногда его еще терзал раздирающий кашель, но раны на спине начали заживать. А еще к нему вернулся аппетит.
– Прекратить что? – не отрывая глаз от листа, спросила Хейзел и капнула овсянкой на колени.
– Зубрить. Ты все это знаешь вдоль и поперек. На этом экзамене не будет никого, подготовленного хотя бы вполовину так же хорошо, как ты.
– Спасибо, Берджесс. И еще, прими мою благодарность за всю твою помощь.
Берджесс слабо усмехнулся.
– Неправильно, что ты благодаришь меня, ведь это я, по сути, обязан тебе жизнью.
– Лечение – это хорошо, – сказала Хейзел. – Но исцеление лучше.
– Что ж, у меня нет сомнений, что за этим дело не станет, если все в руках доктора Хейзел Синнетт.
– Я пока не доктор.
– Это вопрос нескольких часов.
Она взяла перья, чернила и перочинный ножик, а также свой экземпляр «Трактата доктора Бичема», больше наудачу, чем для чего-то еще.
– Джек появлялся в последнее время? – спросила Хейзел у Йоны, пока та помогала ей шнуровать ботинки.
Йона покачала головой.
– Боюсь, что в последние дни нет. – Затем, заметив беспокойство на лице Хейзел, она продолжила: – Хотя я бы не стала переживать об этом парне. Вы же знаете Джека, он вывернется из любых неприятностей. Он изворотливее гадюки и в два раза умнее.
Хейзел на это смогла только кивнуть. С Джеком все в порядке. А ей сегодня нужно сосредоточиться на экзамене.
Вначале она собиралась прийти на экзамен в костюме Джорджа Хейзелтона; она достала один из лучших камзолов Джорджа и повесила в свой шкаф, чтобы каждое утро видеть напоминание о предстоящей задаче. Но утром, когда пришло время одеваться, ее охватили сомнения. Она не собиралась сдавать экзамен как Джордж Хейзелтон – она решила сдавать его как Хейзел Синнетт.
Поэтому Йона помогла ей облачиться в платье, которое прислали от портнихи всего пару недель назад и которое Хейзел еще ни разу не успела надеть. Юбка из белого муслина была украшена лентой по подолу и легкими волнами струилась до лодыжек. Лиф из кроваво-красного шелка дополняли белые льняные буфы на плечах. Воротник доходил до подбородка, заставляя держать его ровно.
– Не опоздайте, – поторопила ее Йона, закончив шнуровать обувь. – Вы повторили это дюжину раз, и я не забыла: нужно прибыть ровно в восемь.
Хейзел подтянула края перчаток.
– Я не опоздаю. Поверь.
Она все еще помнила, как пыталась пробраться на хирургическую демонстрацию доктора Бичема в Анатомическом обществе и оказалась перед запертой дверью, едва прозвонили колокола над городом.
Когда она направилась к экипажу, земля все еще была покрыта изморозью – застывшей за ночь и превратившейся в лед росой. Хейзел наслаждалась хрустом травы под ногами. «Это будет прекрасный день», – подумала она.
Эта уверенность продержалась в ней ровно до того момента, как экипаж поднялся на вершину холма, где расположился Старый город; в окошко Хейзел увидела прочих будущих врачей, спешивших к экзаменационному залу в университете. Все они выглядели очень серьезно, эти мужчины в темных плащах и поношенных ботинках, некоторые в очках, и поголовно каждый с выражением полной сосредоточенности на лицах. Они шагали по мостовой, глядя под ноги и нахмурив брови. У Хейзел скрутило желудок, а ее завтрак горьким комом застрял в горле. От покачивания экипажа ее затошнило.
– Можете остановить экипаж? – окликнула она кучера. – Отсюда я дойду пешком.
Холод обжег ее, стоило открыть дверь: для декабрьского утра ее плащ был слишком тонким, а палантин она взять забыла. Она шла быстрым шагом, чтобы согреться, и вскоре пересекла мост по дороге к университету. Никто не обращал на нее внимания, когда она шла по мощеным улочкам мимо магазинчиков, от которых шел запах разогретого мяса и вчерашнего эля, мимо бродяг в одеялах, забившихся под навесы, мимо лохматых дворняг, виляющих хвостами при виде любой подачки, мимо детей, играющих в кости, мимо мужчины в цилиндре, везущего кресло-коляску с укрытой вуалью фигурой.
Хейзел застыла. Человек с креслом свернул за угол, в переулок. Как там было в рассказе Дженет? Об увиденной во сне вуали. И Мунро рассказывал ту же историю. Он тогда описал именно эту сцену: как его везли по городу под плотной черной вуалью. Никто из прохожих, кроме Хейзел, не остановился и не заметил ничего необычного. На их взгляд, это была пожилая вдова в трауре или калека, совершающий утреннюю прогулку.
