На работе Луна протягивает мне пирожное «Красный бархат» из кафе напротив и зажигает свечку.
– Пирожное от Алекса, но свечка от меня.
Бариста из кафе безответно влюблен в Луну и постоянно дарит ей сладости.
– Я в шоке, что его до сих пор не уволили. Это же, по сути, воровство?
– Ну а я в шоке, что он до сих пор не понял, что я лесбиянка. Я же прямо при нем заигрываю с его напарницей.
Рассмеявшись, перевожу взгляд на горящую свечу.
– Знаю, ты мечтаешь о многом, – продолжает Луна. – Но будь внимательна, загадывая желания. Не прогадай.
– Ух, ты такая заботливая. – Я набираю воздуха, мой рот округляется. В каком порядке идут мои желания? На лице Луны написано нетерпение, а у кассы уже собралась очередь из покупателей, поэтому я просто дую на свечку, не думая ни о чем. Будь что будет. Луна аплодирует, несколько покупателей тоже. Я начинаю быстро пробивать товары.
Когда в магазине становится посвободнее, мы с Луной делим между собой задачи для сегодняшнего мероприятия. Книга официально выходит во вторник, но нам разрешили начать продажи на день раньше.
– Вся команда будет здесь сегодня, – говорит Луна. – Редактор, пиарщик и так далее. Надеюсь, они не собираются контролировать каждую мелочь.
Сжав свой экземпляр «Единственного в своем стаде», который я позже аккуратно положу обратно поверх стопки таких же, замечаю, что мои пальцы оставили влажные следы на обложке. Вытираю руки о бедра и борюсь с желанием рассказать обо всем Луне, которая балансирует между званием настоящей подруги и приятной коллеги: я не знаю, сочтет ли она мой интерес к Розмари тревожным, забавным или оправданным. Мы уже делились своими страхами и тайнами, но только в рабочие часы и всегда во время скучных рабочих задач – расставляя таблички, подметая пол, собирая и прокалывая стопки чеков, выбирая подходящий плейлист для мотивации покупателей.
Открываю страницу с благодарностями, надеясь на потрясение: наконец, я хотела бы поблагодарить моего несравненного редактора, Розмари Пирс, без участия которой эта книга не оказалась бы в ваших руках.
Жаль, у меня нет времени подготовиться к появлению Розмари; сегодня у меня будет короткий промежуток времени, чтобы запомниться ей. Калеб только что прислал адрес премиального мексиканского ресторана в Бушвике, где мы еще не были. «В обзоре «Таймс» обещали гуакамоле из манго», – написал он.
А я обожаю гуакамоле из манго.
– Ты же знаешь, что этот ресторан держат белые ребята из Флориды? – Луна задирает бровь, когда я говорю ей, куда мы идем. – Умоляю, ни в коем случае не изображай из себя Книгочея и не пытайся сделать заказ на испанском.
– Я никогда так не делаю.
Другой наш напарник, с которым я редко пересекаюсь, – он работает с Луной в мои выходные, – пообещал подменить меня на несколько часов в конце смены, чтобы я могла уйти пораньше. Луне он не нравится – вернее, она его терпеть не может, – так что мы неласково прозвали его Книгочеем. Любимые авторы Книгочея – Чарльз Буковски, Дэвид Фостер Уоллес, Мишель Уэльбек и Джонатан Франзен. Порой Книгочей начинает ни с того ни с сего болтать с Луной на испанском, чтобы «освежить» язык перед своими постоянными поездками в Канкун
[12]. («Ошибочные тарифы – это реально дешево», – любит повторять он.)
Отец Луны – мексиканец, а мама – еврейка. Она свободно говорит на иврите, испанском и английском, это на два языка больше, чем я, и в четырнадцать лет отпраздновала удивительный гибрид бар-мицвы и кинсеаньеры
[13]. «Бедные белые постоянно в замешательстве, – сказала она мне будничным тоном неделю или две спустя после нашего знакомства. – Без обид».
Я помню, как залилась краской и громко выпалила: «Нет-нет, ничего страшного, я не обиделась!» – смутив нас обеих.
Покупатели часто спрашивают у Луны, откуда она родом, чего нельзя сказать обо мне. Привилегия белого человека во всей красе.
– Понимаю, Наоми, день рождения и все такое, но я никогда не прощу тебе эти дополнительные часы с Книгочеем, – заявила Луна несколько минут спустя, вынося из кладовой пластиковые стулья.
– Я знаю, прости, надеюсь, такого больше не повторится!
Покупатель подходит к кассе, и Луна укоризненно наставляет на меня палец, прежде чем обслужить клиента. Я достаю из кладовой два микрофона и кладку стопку экземпляров «Единственного в своем стаде» напротив входной двери, так, чтобы она сразу бросалась в глаза. Устанавливаю раскладной столик и ведерко со льдом, куда ставлю бутылки пива и белое вино. Пока я расставляю стаканчики и бутылки красного на столе, в заднем кармане юбки начинает вибрировать телефон. Пропущенный вызов от бабушки.
В свой законный пятнадцатиминутный перерыв перезваниваю ей из кладовки.
– С днем рождения, дорогая.
– Бабуля, привет! Спасибо. Ты все-таки установила определитель номера или просто надеялась, что это я?
Она смеется:
– Приходится все-таки соответствовать двадцать первому веку. Твой отец настроил мне аккаунт на «Нетфликсе». Я теперь смотрю запоем – так же говорится? – «Корону»
[14].
Бабушка, единственная оставшаяся у меня, переехала из квартиры, где когда-то жила с дедушкой, в центр для престарелых после небольшой аварии четыре года назад. Ей пришлось носить скобы на шее несколько месяцев, но в остальном ничего не изменилось. Она все так же стара, у нее все болит, и она с трудом ходит. Испуганный отец объяснил ей, что за ней нужен присмотр. Проживание в центре стоит семьдесят тысяч в год, включая питание, кинопоказы, вечера настольных игр, небольшой бассейн для терапевтических целей и помощь в душе.
– Именно так и говорится, – отвечаю я. – Добро пожаловать в главную черную дыру всех времен и народов.
– Не отвлекайся слишком сильно. Помнишь, что говорил твой преподаватель? Первый роман в двадцать семь.
– Никакого давления, ага, – бормочу я. Предсказание – или требование – моего преподавателя было озвучено во время барбекю для выпускников кафедры английского. Горы отбрасывали тень на траву, и все сгрудились вместе, укрываясь от солнца. Я перебрала шампанского, но помню, что, пока втыкала сельдерей в хумус, ко мне подошел мой преподаватель со словами: «В ближайшие пять лет выйдет твой первый роман». Я хохотнула от неожиданности и чокнулась с ним бокалом. Хотя мне отказали во всех магистратурах, куда я подавалась, он продолжал верить в меня.
– Сделай это не для меня, дорогая, а для себя самой, – рассмеялась бабушка и добавила: – Но я была бы не прочь прочитать его до того, как сердце откажет.
