Наконец они оказались в полукруглом помещении с большим количеством дверей, у одной из них стояли два жалких букета: один из красных гвоздик, другой ромашковый. Музыка звучала очень отчетливо – через стену сцена. Джонсон на минуту остановился, не устояв против чарующих звуков скрипок и флейт танца фрейлин и пажей. Постоял с минуту, поводя в воздухе пальцами, точно дирижируя невидимому оркестру, и, прежде чем Вольф успел разозлиться, вылез в окно на крышу.
Когда за ним следом на крышу выбрался и его спутник, Джонсон тихо притворил створку и со вздохом облегчения улегся прямо на черепицу, закинув за затылок руки. Была тихая осенняя ночь. Распаренное от бега лицо приятно обволокло прохладой, остро пахло близостью канала.
– Ах, какие в сентябре над Петроградом звезды бывают в редкую ясную погоду! – проговорил он восхищенно. – Хотя я все же больше предпочитаю лежать под солнцем… Люблю развалиться в самый полдень на какой-нибудь из крыш и пролежать на ней до самого заката. Солнце! О светило небесное… Не любил бы я тебя так, коли б не провел в подземелье два года, коли б не боялся больше никогда не увидеть…
Вольф замер в нескольких шагах от него, не решаясь ничего предпринять.
– Да ложись, – сказал ему Джонсон. – Неужели ты меня не узнаешь, дурилка?
Тот приблизился и, чуть нагнувшись, аккуратно заглянул Джонсону в лицо.
– В сентябре на ночном небе, – заговорил тот воодушевленно, – гляди, над нашим славным городом сколько звезд! Можно даже увидеть планеты Солнечной системы! Только Меркурия нет. Ну и Венеры – это утренняя звезда, она появится в созвездии Близнецов к рассвету, а потом перейдет в созвездие Льва. Убывающая луна уже вышла, поэтому Марс в созвездии Рыб тоже почти не виден. Но есть Уран в созвездии Овна. Видишь?.. Э, ну что? И теперь не узнал своего гимназического друга?
– Ах ты, жидовская морда! – просиял наконец Вольф.
– Сам ты такой! – поднялся Джонсон и сел по-турецки.
– В английской разведке?
– Ага!
– Как же тебя занесло туда?
– В семнадцатом дернул в Париж, работы не нашел, голодно, жить негде, спал на улице. Подходит один странный тип ко мне – а я тогда дрых у фонтана в саду Тюильри – заговаривает по-русски… Вот так я и завербовался в шпионы – тогда русских не так легко было заманить, многие надеялись на победу Добровольческой армии, ждали новостей от Деникина, мечтали вернуться… И хорошо знающие язык были на вес золота. Меня боксу обучили, манерам всяким и сюда отправили. С секретным заданием.
– Да ну! – не поверил Вольф.
– Ну да! – ответил его бывший гимназический товарищ.
И Вольф, восхищенно улыбаясь, сел рядом.
– А я и рад был вернуться. Отца одного оставил, он вцепился зубами в свою контору… ни за что своего прибыльного дела оставить не желает до сих пор. Так что я и рад, что здесь служу, – приглядываю, смотрю, чтобы никто не обидел старика.
– Дела! И много платят?
Джонсон присвистнул.
– Зелеными купюрами. Хватает на такую роскошь, какая не снилась и Политбюро. Поэтому я и тебе предлагаю перейти на нашу английскую сторону. Все равно, как погляжу, ты себе места толкового в этой жизни не нашел. А за связь с Мишкой Корявым, который тебе сливает сведения, как и где работает Пантелеев, тебя посадят – он сдаст.
– Откуда ты это узнал? – вскочил Вольф.
– Служба у меня такая – все узнавать. Каналы есть разведывательные.
Вольф с досады двинул кулаком по воздуху, и на его побагровевшем лбу обозначилась крупная жила.
– Да и самого Леньку скоро возьмут, вот через этого самого Корявого. Так что советую больше не ходить тенью по его стопам. У меня для тебя другое дело припасено. Хочешь жить в достатке, среди самых знатных вельмож ЦК КПСС? Хочешь учиться в высшем партийном вузе – Институте красной профессуры? Сентябрь только начался – тебя зачислят завтра же, как только прибудем в Москву.
– Почему ты все это мне… рассказываешь?
– Потому что ты подходишь мне.
– Как же меня возьмут в институт? Что, прямо студентом?
– Студентом и уже готовым комсомольцем.
– Что я должен буду делать взамен?
– Шпионить, Сема, шпионить! – просиял Джонсон.
– З-за кем?
– А вот тут мне придется ввести тебя в курс дела сразу. Но вынужден прежде предупредить, пока мы бежали, я ввел тебе ядовитое вещество в руку – ты не заметил, вокруг громко палили.
– Что? – побелел Вольф. – Как это… ввел?
– Не «как», а «чем». Шприцем. – И Джонсон вынул из рукава, как игрок карту, тонкий шприц. В рукавах у него вдоль швов были потаенные кармашки, которые даже агенты угрозыска не прощупали. – Ты думаешь, я зря тебя пригласил сюда, на крышу? Яд подействует через, – Джонсон вынул из жилетного кармашка часы на цепочке, щелкнул крышечкой, – десять минут. Если ты не дашь своего согласия, ясное дело, каюк тебе, а тело твое я скину вниз. Все решат, что ты самоубился.
– Через десять минут? – ужаснулся Вольф, побелев еще больше. Обычно он всегда краснел, но тут действительно перепугался – и побелел как покойник. – Не-ет… брешешь, гнида, брешешь.
– Ты волен проверить. Время пошло. – Джонсон вновь лег, закинув руки за затылок и скрестив лодыжки, сладко потянулся.
Заорав не своим голосом, Вольф набросился на него, схватил агента за грудки и несколько раз встряхнул так сильно, что тот больно ударился затылком о черепицу, которая под его телом стала плясать и ломаться.
– Эй, ну-ка тише, дурилка. – Джонсон схватил его за локти. – Кричи не кричи, а все равно смерть тебе.
Вольф смотрел на него сверху с искаженным яростью и отчаянием лицом, скривил губы, изогнул брови – не хотелось умирать. Джонсон улыбнулся.
– Пока мы шли по театру, нас видело несколько человек, – нашелся Вольф. – Если на тротуаре обнаружат мой труп – первым делом укажут на тебя. А ты, судя по всему, здесь устроился кем-то.
– Шаришь! – отметил Джонсон, приподняв бровь. – Только я здесь Осип Андреевич Шугай. У меня много личин, паспортов и должностей. Там, где я не поспеваю, у меня есть мои заместители. Вот таким заместителем я предлагаю стать тебе. Семь минут, Сема. Думай скорей.
– Как же ты остановишь яд?.. – Вольф отпустил его воротник, отодвинулся и нетвердой рукой провел по влажному лбу.
– У меня есть противоядие.
– Какое?
Вместо ответа Джонсон вынул из кармана брюк старую бонбоньерку, раскрыл со скрипом гнутую жестяную крышечку с изображением женской румяной головки в парике конца восемнадцатого века и протянул Вольфу, как преподносят будущей невесте кольцо в бархатном футляре.
– Это что? Это же леденцы десятилетней давности!
– Марципаны. В них с помощью шприца введено вещество, которое остановит действие яда.
