– Пожар! Пожар! Горим! – вопил Саушкин.
– Керосин! У них что, был с собой запас керосина? – кричал Белов, он с ногами залез на скамью и стал оттягивать вверх полы своей шинели, будто боясь, что их начнет лизать огонь. – Немедленно откройте окна, мы все здесь задохнемся насмерть!
«А разве можно задохнуться не насмерть? – подумал Грених и стал снимать с себя пальто. – Светлое будущее ждет это поколение грамотеев».
Он набросил свое пальто на узлы, часть пламени удалось затоптать, но все еще полыхали вещи, разбросанные по проходу.
– Нужно еще чье-нибудь пальто. – Ступив на скамью, Грених потянулся к шахматисту, схватил его за грудки, машинально стал снимать с него шинель. Тот инстинктивно стал выворачиваться.
– Нет! Нет, пощадите! Не надо!
– Моего пальто не хватит, чтобы нейтрализовать пламя. Отдайте!
– Нет, не надо!
– Дурень, дай сюда. – Грених с силой вытряхнул его из шинели, собираясь накрыть полыхающие вещи, уже спрыгнул на пол, но шахматист осатанело набросился на него сверху, обхватил локтем шею, другой рукой стал рвать свое пальто обратно.
Подоспели Агранов и Саушкин, организованно сняли шахматиста с Грениха и, скрутив его, уложили в проходе, пальто он так и не отдал – вцепился мертвой хваткой. Саушкину пришлось слегка тюкнуть его по темени ручкой нагана, чтобы чуть привести в себя. Грених быстро затаптывал языки пламени подошвой, потом стал один тюк набрасывать на другой. Все было в дыму. Все кругом кашляли, вскрикивали, махали руками. Кто-то наконец догадался открыть форточку.
Глава 10. Эндшпиль. Маски сорваны
– Ну все, довольно, Константин Федорович, – гаркнул Агранов, удерживая руки Белова за спиной. В вагон ворвался морозный воздух, дым вынесло наружу. В открытую форточку кроме ветра просочился глухой перестук колес, стало шумнее прежнего.
– Дайте мне еще немного времени, – попросил Грених, перекрикивая свист ветра. И, покосившись на открытые окна, добавил: – Закройте.
Саушкин моментально повиновался. Когда поднимал стекло, его руки, перепачканные порохом, дрожали, из-под волос струился пот.
– Итак, товарищ Белов, что у вас зашито в шинели? – Грених надел свое пальто и присел рядом с Феликсом на корточки.
Ошарашенный Белов, ничего не понимая, находясь в абсолютной прострации и неведении, думал только о том, что его руку очень неудачно вывернули и, кажется, повредили сустав. Агранов держал крепко, коленом давя в поясницу. Но Белов все же мог крутить головой.
Ехали полями. Темноту рассеивал свет луны, отраженный от снежного полотна. Белов мог видеть, как поднялся и мимо его лица прошел Саушкин, легко вскочил на спинку сиденья, стал счищать руками стекло разбитой лампочки и выкручивать цоколь, потом достал откуда-то новую, вкрутил. Лицо Грениха осветило желтоватым светом электричества. Спрыгнув, Саушкин поспешил сменить Агранова на посту у пленника, ловко перехватив руки Белова и поставив колено ему на спину. Феликс предпринял попытку в эту секунду вырваться, но не вышло. Грених безучастно смотрел на его слабые потуги.
– Что у вас зашито в шинели? – повторил он.
Феликс глянул на профессора с яростью загнанного хищника, но поздно спохватился, заметив, что профессор видит его искаженное злостью лицо. Он не должен быть таким! Не должен! Это они его вынудили. Феликс Белов не должен злиться, он всегда спокоен и непоколебим. Он всегда все держит под контролем. Давайте, пожалуйста, начнем все сначала! Белый слон на е5!
– Что же вы молчите? Отвечайте. От этого зависит ваше будущее.
– Да черта с два оно от меня зависит! – прошипел зло Белов. И опять отругал себя за это нелепое чувство ярости, так некстати клокочущее в груди и рвущее ребра.
– Волк показывает когти. – Грених нагнулся к его лицу еще ниже. – Он больше не домашний пуделек, выучившийся играть в шахматы.
– Кажется, это какая-то дурная комедия.
– Кажется, все идет не по плану? – в тон ему ответил профессор. – Посмотрите, что вы наделали, Белов! Теперь убиты уже четыре человека. Вы организовали их смерти. И если бы мы вас сейчас не остановили, то погибли бы все.
И он не удержался от короткого, но полного боли взгляда на застреленную Фиму Стрельцову, вытянувшуюся вдоль скамейки, которую прежде занимал Белов. Одна ее нога, обутая в грубый ботинок, свешивалась к полу прямо у его глаз, юбка чуть задралась, и были видны обтянутые темными чулками колени. Грених сжал зубы, потянул юбку, прикрыв ноги девушки.
– Вы теперь взялись за меня? Я-то что сделал? – вскричал Белов, попытавшись вывернуться, но Саушкин оседлал его поясницу, крепко держа обе руки, скрученные за спиной.
– Разыграли потрясающий дебют.
– Это не вполне так…
– Для вас эти люди лишь шахматные фигуры. Сказать, кем был я в вашей партии? Белым слоном. Создав угрозу белому слону, вы заставили его угрожать черному через коня. Первым делом вылили на меня ушат вашего дедуктивного дерьма, решив, что я тотчас погрязну в своих горестях. Вы, оказывается, очень грязный игрок, Белов. Привлекли сюда эту несчастную грузинскую пару, долго за ними прежде следили, выудили их тайны, зная о их недоверии друг к другу, принудили от страха сознаться…
– Они и вправду такие. Эта грузинка убивала людей, заражала тифом! А ее муж – тайный агент Жордании!
– Но они теперь мертвы, вы никогда не узнаете правды. Но что это я? Глупый профессор Грених, поверивший хорошему актеру, притворяющемуся наивным дурачком. В вас нет способности сострадать людям! Вы совершеннейший истукан. Для вас люди – деревяшки. А эта грузинка была кем? Всего лишь черным конем, правда? Конем, которого сожрала белая ладья – доктор Виноградов.
– А доктор Виноградов, по-вашему, сам себя сожрал? – удивленно смотрел на него Белов. Удивленно и испуганно. Он не ожидал, что Грених заговорит с ним о шахматах. Как он понял, что ему люди всегда представляются шахматными фигурами? Как он понял про белого слона?!
– Нет, его убила белая пешка – Фима Стрельцова.
– Хороша пешка – она агент угро, – сокрушенно вскричал Белов.
– Пусть так. Но и она теперь мертва.
– Ее убил Саушкин – это все, все видели!
– Он для вас был черной пешкой, не так ли? Думаете, я не видел, как вы им вертели, постоянно встревая и мешая ему вести порученное дело? Но пешки в партии – лишь расхожий материал! Главной вашей фигурой был черный ферзь.
– Черный ферзь? – непонимающе вздернул Белов брови, тщетно пытаясь следить за мыслью Грениха. Теперь он совершенно запутался. И в сердце непрошеным ворвалось чувство стыда – неужели и правда они были невиновны? Нет, нет и нет! Он сам слышал разговор Лиды с Виноградовым, видел, как Месхишвили подслушивал у двери, как пылало его лицо и как он потом смолчал о том, чему стал свидетелем.
– Черным ферзем вы умело пользовались и не только во время партии, но и когда готовились к ней. Ферзь атаковал и белого слона, и еще живую белую пешку, вместе с черными слоном и конем он создал лихую комбинацию и загнал в ловушку ладью. Отдали на растерзание черных слона и коня, умело дразнили как белого коня – писателя, так и черную ладью – Агранова, в надежде что один съест другого.
