Черт знает что!
В гневе Грених стукнул ладонью по столу. В любом случае он уже согласился на сделку, из которой нужно было выжать максимальную пользу.
И в тот же день он отправился на Лубянку, чтобы встретиться с Ягодой и Аграновым и обсудить вопрос Вольфа-Белова. Мысль пригласить актеров на место тех людей, кого этот странный человек включил в свой список мести, была воспринята ГПУ с интересом.
Грених обрисовал им план действия, расписал сценарий.
– Наша задача, – подытожил он, – создать такой накал страстей, чтобы наш герой сдался. Мы будем много бить, сыпать ложными фактами, натравливать свидетелей друг на друга и даже… убивать, – хотел добавить: «То есть делать привычные для вас вещи», но воздержался от остроты. – Все слова и действия будут строго соответствовать целям.
– Каким именно?
– Вызвать у него сильные эмоции и переживания. Либо он потеряет контроль как актер, либо как больной переживет катарсис. Вы, в целом, особо не вмешивайтесь. Сидите и наблюдайте. Возможно, как статичные наблюдатели, вы увидите скорее, где он лукавит. Главное, поспевать подыгрывать всем его личностям, отвечать им, смотреть на них так, как если бы они существовали на самом деле.
– Совершенно не представляю, как это будет выглядеть? – супил брови Ягода. Он слушал профессора за своим рабочим столом, откинувшись на стуле, вытянув к столешнице руку и вертя в пальцах стальное перо. – Вы хотите, чтобы мы разговаривали с несуществующим человеком и смотрели при этом в пустоту, в воздух?
– Иногда в пустоту, иногда ему в глаза, в воображаемые, разумеется. В зависимости от того, где его альтер-эго будет пребывать. Иногда он сам обращается к нему и смотрит, соответственно, на него – значит, вторая его личность пребывает снаружи, иногда его альтер-эго говорит с нами через его тело – стало быть, она внутри.
– Ну и чушь, – вырвался из груди Генриха Григорьевича возглас негодования, и он ухмыльнулся: – Сказал бы мне кто, что придется в таком участвовать, покрутил бы пальцем у виска.
– Это не чушь. Зигель диагностировала у него шизофрению. Но я склонен думать, что это диссоциативное расстройство личности.
– Что за зверь такой? – нахмурился Ягода.
– Раздвоение личности. Кроме того… кажется, у него есть зрительная агнозия. Он не может запоминать лица целиком.
– Ну и ну. Такое бывает на самом деле?
– Да. Диссоциация личности развилась как последствие солдатского невроза, агнозия – после травмы головы. Но это тонкости. Вам особо не придется с ним взаимодействовать. В основном это будут делать актеры, а их я проинструктирую.
Ягода отбросил стальное перо, провел рукой по гладко выбритому черепу, пригладил черные усы, в раздумьях вновь потянулся к столу рукой, медленно провел ладонью по бумагам, опять нашарил перо.
– А сколько у него альтер-эго? – спросил он, став машинально постукивать им по столу.
– У него две личности. Его старая личность – Вольф, который оставил себе все отрицательные качества и совершенные преступления. Феликс Белов же – это английский разведчик, который притворяется шахматистом-чудаком и периодически учится за Вольфа в институте. Предположительно, считает себя неким мстителем на службе у «Интеллидженс Сервис».
– Английский разведчик, – с недоверчивой усмешкой повторил Ягода. – Вы рассчитываете на то, что он не узнает актеров?
– Актеров он точно не знает, кроме Мейерхольда. Но тот умеет наложить грим так, что мать родная не отличит его от настоящего Виноградова, которого я собираюсь предложить ему сыграть.
– Меня он тоже видел на квартире Маяковского, – нахмурился сидящий поодаль Агранов. Ягода бросил на него недовольный взгляд. Пристрастие Якова Сауловича к Лиле Брик и ее литературному салону никогда особо Ягоде не нравилось. Но все прекрасно понимали, что заместитель начальника Секретного отдела мотыльком вьется вокруг троицы Брики Маяковский не из светлых чувств, и дружба литературного салона Бриков с чекистами тоже была не бескорыстной.
– Вам тогда придется идти без грима, – отозвался Грених, немного подумав. – И писателю Пильняку тоже. Вас он хорошо запомнил, может узнать по голосам. Лучше обстоят дела с четой Месхишвили и доктором Виноградовым. Он не смог опознать их по фотографиям, которые я ему показывал. Артисты ГОСТИМа постараются воспроизвести внешность наиболее близко к оригиналу. Типажи там найдутся. Добавим пару-тройку и залетных героев, чтобы разбавляли компанию.
– Вы предлагаете совершеннейшее безрассудство, – опять поморщился Ягода, все-таки не желая всерьез воспринимать идею профессора. – Нас и так за шутов держат, приписывают невозможные вещи. А вы хотите, чтобы мы актеров к делу привлекли. Они же разнесут слухи по всей Москве.
– Не разнесут. Они не бессмертные. Припугнете их, как и всяких других.
– Эко вы за нас все решили, – недобро усмехнулся Ягода.
– Иначе Белова ни понять, ни раскусить. Он так и будет уходить от нас, как скользкий угорь. Пытать его нет смысла, – предупредил Грених вопрос, плясавший в расширившихся зрачках зампреда ОГПУ. Немного подумав, добавил:
– Он из тех, которые не дорожат жизнью. Ему нечего терять, он потерял все в винном погребе усадьбы Ольги Бейлинсон. Он умер там. Эта деталь его биографии, похоже, пока единственная правда во всей этой истории. И если применить силу, все, что вы получите от него, – горстка отменной лжи, игра не то разума, не то актерская, и труп в итоге, если замучить до смерти. – Грених решил, что лучше пусть эти палачи получат из уст судебного психиатра такую характеристику пациента, чтобы пресечь их намерение взять его силой.
Константин Федорович понимал, что вступает в очень непростую игру, в которой, с одной стороны, в противниках у него был возможный шизофреник, с другой – титаны ЧК. Но, спросив себя, что он сам хочет: поймать преступника или помочь больному, понял, что совесть требовала второго. Вытягивать из Вольфа правду силой было бы крайне негуманно.
– А гипноз? – буркнул в надежде Ягода, глядя исподлобья.
– Если мы имеем дело со случаем шизофрении или диссоциации личности, то гипноз бесполезен. Пациент будет честно рассказывать, что видит, но, боюсь, это будут не поддающиеся расшифровке фантазии. Если мы имеем дело с актером – он всегда будет начеку, подловить его у меня не выйдет. Говорю вам, лучший вариант для нас – сыграть с ним в шахматы в поддавки.
– Если он заметит подлог, мы его арестовываем без церемоний, – отрезал Ягода и скрестил руки на груди; впившись подбородком в грудь, а взглядом в край стола, он долго супил брови. Решение давалось ему с трудом.
– Эх, Яков Саулович, подставились вы, однако… – пробормотал он в конце концов. – Не заметить у Бриков шпиона!
Агранов счел верным промолчать.
– Хм, непростое решение вы предлагаете принять, Грених… – проговорил Ягода после долгой минуты раздумья. – У нас нет времени и сил, чтобы заниматься этим странным субъектом, устраивать ему постановку… Однако все же мы рискуем упустить шпиона, возможно, даже – кто его знает! – с мировым именем. – Он поднял голову и пристально посмотрел на Константина Федоровича. – Итак, кто же он, этот человек – сумасшедший или опасный преступник? Вот главный вопрос. Но вы, судебно-медицинский эксперт и психиатр из ИСПЭ, до сих пор ответить на него не можете…
