Накануне отъезда на ферму Аиша отправилась в парикмахерскую в центре Страсбурга. Она жила в городе четыре года и по пути в университет тысячу раз проходила мимо витрины этого роскошного салона. Она часто смотрела на женщин, сидевших в белых кожаных креслах, с полосками фольги или огромными голубыми бигуди в волосах. Она воображала себя одной из этих клиенток, держащих голову под сушуаром и листающих глянцевый журнал пальчиками с идеальным маникюром. Но что-то вечно мешало ей туда зайти. То денег не хватало, то не хотелось потом обвинять себя в тщеславии, потратив драгоценное время не на учебу, а на поход в парикмахерскую. Но экзамены отменили, и она сэкономила достаточно денег, чтобы купить билет на самолет и сделать новую прическу. Она представила себе реакцию матери, когда та увидит дочь с красивыми длинными волосами, прямыми, как у Франсуаз Арди. И вошла в салон.
Аиша ждала у стойки, за которой никого не было. Мастерицы торопливо проходили мимо нее с таким озабоченным видом, словно собирались не причесывать клиенток, а оперировать тяжелого пациента. Иногда они косились на нее, и взгляд их как будто говорил: «И на что она, интересно, надеется?» Аиша чуть было не ушла. Никто не предложил взять у нее пальто, и она начала потеть, стоя в натопленном помещении у входа. Наконец на нее обратила внимание хозяйка салона, высокая эльзаска, белокурая и пухлая. Твидовое платье обрисовывало ее пышные формы, а на веснушчатых руках с толстыми запястьями звенели золотые браслеты.
– Чем могу вам помочь, мадемуазель?
Аиша не ответила. Она уставилась на зубы парикмахерши, на которых виднелись следы перламутровой губной помады. Потом заметила небольшую припухлость в области щитовидной железы: такая встречается у некоторых видов птиц. «Надо бы ей показаться специалисту», – подумала девушка.
– Ну так что? – раздраженно спросила хозяйка.
Аиша, запинаясь, проговорила:
– Я по поводу волос. Хочу выпрямить. Чтобы были как у Франсуаз Арди.
Парикмахерша подняла брови и подперла щеку рукой, скорбно воззрившись на открывшуюся ей печальную картину. Протянула руку, звякнув браслетами, и с легким отвращением потрогала волосы Аиши.
– Обычно мы за такое не беремся, – протянула она и, ухватив тонкую прядку, потерла ее между пальцами. Волосы зашуршали, как сухие листья, когда их растирают в порошок. Потом скомандовала: – Следуйте за мной.
Аиша направилась в глубину салона. Там пахло аммиаком и лаком для ногтей. Какая-то женщина с седой шевелюрой препиралась с мастерицей:
– Вам что, жалко лака?
Ее прическа была прочно закреплена, вся до последнего волоска, и напоминала старый парик, выставленный в витрине. Дама могла бы пройти через центр торнадо, и ни одна прядь не выбилась бы из общей массы.
– Добавьте еще лака! – упорствовала она, и молодой парикмахерше пришлось уступить.
Хозяйка оставила Аишу около емкостей с шампунями. На стенах висели большие зеркала, и всякий раз, поворачиваясь, Аиша видела свое отражение, не вполне узнавая себя. Она не могла поверить в то, что эти огромные, удивленно вытаращенные глаза, эти губы, приоткрывавшиеся в улыбке и обнажавшие немного длинноватые зубы, – все это принадлежит ей. Она не могла поверить в то, что красива, и отвергала любые виды кокетства, к коим прибегали девушки ее возраста. Она не красилась, не носила украшений, не собирала волосы в эффектный пучок. Нет, когда ей вдруг приходила в голову мысль что-нибудь сделать – «привести себя в порядок», как говорила мать, – она действовала импульсивно. Однажды в порыве ярости она решила выпрямить волосы с помощью утюга. Она положила щеку на гладильную доску и прижала утюгом свои курчавые волосы. Пошел дым, в воздухе запахло паленым мясом. Концы волос обуглились, к тому же Аиша обожгла висок. В другой раз, почитав женский журнал, она одним махом сбрила себе брови. Потом пыталась их нарисовать черным карандашом, но ей ни разу не удалось сделать их симметричными. Сейчас, сидя перед зеркалом в безжалостном свете неоновых ламп, она разглядела, что одна бровь получилась шире другой и что черная краска потекла и попала на веко. Пока она ждала, у нее в памяти одно за другим возникали прозвища, которыми ее награждали одноклассницы. Паршивая овца. Пудель. Намокшая петарда. Облезлый лев. Они звали ее негритоской, магрибушей, растрепой. Ждать ей пришлось долго. Парикмахерши толкали ее, проходя мимо с мисками краски для волос, которые они несли в руках, обтянутых бежевыми пластиковыми перчатками. Аиша мешала им, она сидела в проходе и опасалась, что все чувствуют исходящий от нее резкий запах пота. Она не сомневалась, что клиентки под греющими колпаками шушукаются, обсуждают ее, смеются над ее всклокоченной гривой. Круглолицая девушка со скучающим взглядом посадила ее перед белой эмалированной раковиной. Аиша подумала: «На что я готова ради того, чтобы у меня были такие же волосы, как у нее?» Гладкие, послушные волосы, которые можно пропустить между пальцами. Парикмахерша грубо воткнула расческу в волосы Аиши. Она говорила по-эльзасски и пересмеивалась со своими коллегами и клиентками. Она так сильно драла волосы, что Аиша не выдержала и громко вскрикнула.
– Ну-ну, такую гриву – как ее расчесать-то? Это не так просто, – пробурчала мастерица. Потом крикнула: – Мари-Жозе, дай мне большую редкую расческу!
Она спрятала нос в сгибе локтя, а другую руку погрузила в большую красную банку. Она намазала этим кремом голову и корни волос Аиши. Через несколько минут кожа начала страшно чесаться, и Аише пришлось подсунуть руки под себя, чтобы не запустить пальцы в волосы и не расчесать голову в кровь. По щекам у нее текли слезы, она озиралась с отчаянным видом, и хозяйка, увидев ее, воскликнула:
– А ты как думала? Ради красоты стоит потерпеть!
Во время полета Аиша не касалась головой спинки кресла. Все три часа в самолете она сидела, опустив глаза и наклонившись вперед, чтобы не испортить прическу. Она с трудом сдерживалась, чтобы не потрогать волосы, не накрутить прядь на указательный палец, как часто делала, когда занималась или мечтала. Она ощущала на шее, на щеках мягкое касание длинных прямых волос. И не могла опомниться от изумления.
Аиша приземлилась в Рабате вскоре после полудня. Медленно спустилась по ступенькам, ведущим к зданию аэропорта. От яркого света у нее закружилась голова. Она подняла глаза и заметила на крыше, за красными буквами аэропорт рабат, крошечные фигурки: они мельтешили, размахивали руками, старались рассмотреть прибывших пассажиров. В зале прилета царила страшная суматоха. Служащие метались туда-сюда, выкрикивая какие-то указания, которых никто не выполнял. Носильщики прикатывали тележки с багажом и раздавали его пассажирам, полицейские проверяли паспорта, таможенники открывали чемоданы и, ничуть не смущаясь, перетряхивали журналы и вываливали прямо на пол женские трусики и бюстгальтеры. Аиша смотрела сквозь стекло, отделявшее путешественников от ожидавших их родных. Среди малышей с плюшевыми медведями, густо накрашенных женщин и водителей в джеллабах она заметила отца. На нем были солнцезащитные очки с такими темными стеклами, что они полностью скрывали глаза. Ее удивила его элегантность: он был в светло-коричневом свитере с высоким горлом и кожаной куртке, судя по всему, совсем новой. Его волосы поседели, он отпустил усы. Заложив руки за спину, он усердно разглядывал плитки на полу: ему явно не нравилось находиться в этой суетливой толпе. У него был отсутствующий, потерянный вид, так хорошо ей знакомый. Это действительно был он, ее отец, молчаливый хищник, способный на самую дикую ласку и самый несправедливый гнев. В волнении она сделала несколько шагов в сторону от очереди, чтобы не смешиваться с другими пассажирами, за которыми стояла. Амин снял темные очки и несколько секунд смотрел на нее. Приподнял брови, пройдясь взглядом по коротенькой юбке и коричневым кожаным сапогам до колена. На ней была оранжевая виниловая куртка и большие дымчатые очки, как у певиц на фотографиях из глянцевых журналов. Она решила, что он узнал, увидел ее, свою дочь, и поэтому очнулся. Подумала, что в порыве любви к ней, не в силах унять волнение, он растолкал людей, раздвинул толпу и подошел вплотную к стеклу. Он сдержанно помахал правой рукой, подняв ее к плечу, и улыбнулся. Она остановила взгляд на его белых зубах и все поняла. Он смотрел не на нее. И не ей послал неотразимую улыбку. Он улыбался другой женщине, незнакомке, которую находил красивой и желанной, которая хоть немного скрасила ему скучную повинность – встречать дочь. Наверное, он ждал, что к нему выйдет робкий невзрачный подросток, каким Аиша была прежде. И что эти длинные и стройные, обнаженные ноги никак не могут быть ногами его дочки. Аиша положила ладонь на макушку, погладила волосы. Вот почему он ее не узнал. Во всем виноваты прямые блестящие волосы до пояса. Эти проклятые волосы, как у Франсуаз Арди.
