– Это не главное, – сердито ответил Мехди.
– Погоди, я что-то не пойму. Ты много работаешь, много читаешь – и не получаешь за это денег?
– Говорю тебе, деньги меня не интересуют.
– Ты слышал, что он сказал? – обратился мужчина к своему маленькому дрожащему пуделю. – Деньги его не интересуют. Но у тебя же, наверное, есть родные? У всех есть родные. И они были бы довольны, если бы ты отправлял им деньги. На мой взгляд, ты не похож на одного из тех богатеев, которые могут позволить себе работать бесплатно.
Перед безлюдным рестораном двое мужчин расставляли деревянные козлы и укладывали на них доски. Каждый вечер, когда пост прерывался, они кормили малоимущих супом и вареными яйцами. Мехди остановился. Прямо перед ними висела большая фотография короля в костюме для гольфа.
– Скоро закончится время воздержания. Мне пора идти.
– Да, ты прав, – согласился незнакомец. Он спустил очки на кончик носа, поднес к глазам часы и кивнул. – Жаль. Мы могли бы зайти в кафе и продолжить нашу беседу. Раньше в рамадан люди ели в кафе, помнишь? Кажется, за это теперь начали арестовывать. Что ты об этом думаешь?
Он уставился на Мехди черными, словно затуманенными глазами.
– Мне пора идти, – повторил Мехди.
– Ладно, как скажешь. Не буду тебя задерживать. У тебя, наверное, много работы. Сразу видно, ты серьезный парень. Этой стране повезло, что в ней есть такие молодые люди, как ты.
Часть II
Праздник кончился. Настали будни унижения.
Милан Кундера
Невыносимая легкость бытия
[38] 
Как всегда вечером перед выходом на службу, Омар разделся. Он разложил брюки на кровати, бросил на пол рубашку с пятнышками крови на воротнике. Встав под душ, Омар стал тереть бляшки на руках и ногах рукавицей из конского волоса. Врач запретил ему это делать. Омар знал, что ему будет только хуже, когда ближайшие несколько часов полотно рубашки будет обдирать его кожу, а брюки – вызывать раздражения на ногах. Но в тот момент, под струями горячей воды, он был не в состоянии себе в этом отказать. Он скреб и скреб. Плечи, подмышки, пылающую худую шею. Можно было подумать, что он хочет полностью стереть себя или, по крайней мере, уничтожить следы, которые носил на себе. Он прошелся рукавицей по лицу: поскоблил щеки, почистил веки и сжатые губы. Несколько секунд стоял обнаженным в клубах пара посреди ванной. Потом завернулся в большое белое полотенце и сел на край кровати. Взял с ночного столика щипчики и точными, отрывистыми движениями подстриг ногти на руках и ногах. Собрал с полотенца обрезки ногтей и выбросил в мусорное ведро.
Он вышел из квартиры и сел в машину рядом с Браимом, своим водителем. Его люди ждали у площади Франции, он их заметил: они стояли, прислонившись к стене бакалейной лавки. Ему пришлось пересилить себя, чтобы пустить их в машину. Они воняли соляркой и дрянным пивом и громко шмыгали носом. Они были грязными. А ведь Омар говорил им, объяснял, что внешность имеет важнейшее значение для их работы. Иначе как они могут добиться уважения от этих маленьких засранцев интеллектуалов, которые побывали в Париже и Брюсселе и старались их унизить своими знаниями и рассуждениями о будущем капитализма?
Омар следил за собой. Брюки у него всегда были безупречно отутюжены, а ботинки сверкали чистотой, будто новые. Он застегивал рубашку на все пуговицы, даже если стояла удушающая жара, даже если воротничок так раздирал бляшки экземы, что они начинали кровоточить. В подобном эстетстве он видел проявление интеллекта. Элемент неожиданности, приводивший в растерянность арестантов. Нет, комиссар не дикарь, он умеет себя вести.
– В машине не курить, – напомнил он.
Двое мужчин на заднем сиденье засунули сигареты за ухо: приказы Омара не обсуждались. Пошел дождь, они ехали по улицам города, и свет преломлялся в каплях воды.
– Ничего не видно, – проворчал один из полицейских.
Омар подумал, не сказано ли это ради провокации. Коллеги Омара у него за спиной называли его слепым. Или летучей мышью. Они грозили задержанным: «Погоди, скоро придет очкарик». И узник в тугой, врезавшейся в воспаленную кожу повязке на глазах начинал дрожать. Репутация Омара бежала впереди него.
– Окно открой, осел безмозглый!
Полицейский опустил стекло и высунул голову. Выглядело это так, как будто он что-то искал на тротуаре – кошелек или ключи, которые обронил.
– Вон там!
Водитель резко затормозил. Двое мужчин, сидевшие на заднем сиденье, выскочили из автомобиля. Омар и вправду ничего, или почти ничего, не видел, только силуэты убегавших людей и еще двух, их догонявших. Он услышал, как кто-то взвыл и громко выругался. Потом крики и глухие удары ботинок о тело. В железную дверь магазинчика кто-то чем-то колотил, дождь барабанил по крыше машины. Омар неподвижно сидел внутри, упершись взглядом в ветровое стекло, усыпанное дождевыми каплями, в которых преломлялись огни фонарей и редких проезжающих машин.
Потом оба вернулись в машину. В испачканных костюмах, в заляпанных грязью ботинках, промокшие до костей.
– Что там? – спросил Омар.
– Транспорт прибыл. Сейчас будут грузить.
– Сколько их было?
– Двое бездомных.
– Слишком много шума. Соседи вас видели.
– Эти козлы были пьяными, потому и сопротивлялись.
– Шум мне не нужен. И проблемы тоже. Вы поняли?
Назавтра король должен был принимать делегацию глав иностранных государств, и, как всегда перед подобными мероприятиями, Омару и его людям поручили очистить территорию по пути следования кортежей. Прогнать нищих, вытряхнуть бездомных из их временных пристанищ, убрать куда-нибудь сумасшедших, буйных, нарушителей спокойствия. В тот вечер они последний раз вышли на охоту, так что к утру на улицах станет чисто. Видеть будет нечего.
«То, что не видно, не существует».
Если бы у него спросили, в чем заключается его работа, он так бы и ответил. Спрятать то, чего никто не должен видеть. Утопить, удалить, заглушить, похоронить. Скрыть. Возвести стены. Выкопать ямы. Омар умел мастерски прятать концы и хранить тайны. Никто лучше него не умел с непроницаемым видом спокойно молчать, когда ему задавали вопросы. Ничто не могло его поколебать, даже заплаканные лица матерей, которые разыскивали своих детей, даже мольбы молодой супруги, чей муж однажды утром просто исчез. В 1965 году, во время студенческих волнений, он принимал участие в сокрытии следов кровавой бойни. Вместе со своими подчиненными он взял под контроль морг в районе Аин-Шок, и несколько дней никто не мог туда войти или оттуда выйти без разрешения Омара. Родственники собрались перед зданием и стали требовать выдать им останки. По его приказу их разогнали. Потом ночью, не включая фар, они погрузили тела в пикап. Полицейские без труда перетаскали хрупкие, невесомые тела – трупы подростков и детей. Они доехали до пустынного кладбища, и Омар до сих пор помнил, как луна освещала могилы и свежие ямы, вырытые в разных углах, подальше друг от друга. Полицейские начали разгружать пикап. Кто-то из них хотел прочитать молитву, но Омар не позволил. Богу здесь делать было нечего.
