В четыре часа прибыл батальон парикмахерш и визажисток с чемоданчиками лаков, шпилек, термобигуди. Аиша и Монетт заперлись в спальне, куда время от времени наведывалась Матильда. Она сурово посматривала на обслуживающий персонал. Каждый должен был сполна отработать потраченные на него деньги. Официанты надели белые куртки и повязали черные бабочки. Им раздали сверкающие, как зеркало, подносы, и они заняли свои места в саду. Музыканты прибыли с некоторым опозданием, и Матильда шепнула Амину:
– Было бы неплохо сделать им замечание. Если я с ними поговорю, они пропустят это мимо ушей.
Амин пошел к музыкантам. Он очутился лицом к лицу с четырьмя лохматыми парнями, которые распаковывали инструменты. На одной из колонок сбоку было написано название группы – The Strangers. Музыканты хихикали, насмешливо поглядывая на помпезно украшенный сад.
Двое работников, обливаясь потом, провожали гостей на стоянку, а потом ко входу. Матильда нарядила их в старые пиджаки Амина, и крестьяне, гордясь своей элегантностью, с полной ответственностью играли порученные им роли. Они бегали по грунтовой дороге и энергично махали водителям, ехавшим очень медленно, чтобы не помять машину. Крестьяне подбегали и открывали дверцы дамам: те выходили из машин, подобрав подол платья, и их высокие каблуки увязали в земле. Таких нарядов крестьяне никогда не видели, они с глупым видом рассматривали массивные драгоценности, сверкавшие в ушах женщин. Один заметил:
– Наверное, музыку слышно даже в дуаре.
Другой рассмеялся. Ему эта музыка казалась дурацкой.
Матильда и Амин заняли место у входа и два часа подряд, не расслабляясь, стояли и улыбались. В тот момент они еще не знали, что среди их гостей было три или четыре будущих министра. Не могли они также предположить, что ударник группы станет губернатором, а пьяный паренек, прятавшийся за пальмой, чтобы выкурить косячок, несколько месяцев спустя погибнет от пыток в тайном застенке. Они пожимали руки. Благодарно кивая, выслушивали похвалы декору сада, выражали признательность за молитвы о будущем их детей. Время от времени поворачивали голову и смотрели друг на друга. Каждый из них знал, о чем думает другой. О том, что когда-то на месте этой фермы была лишь куча камней. О том, как Матильда, когда Аиша была маленькой, готовила обеды почти из ничего. О заплатах на одежде, о счетах, лишавших их сна, о вое шакалов темными ночами. Они – Амин в превосходном костюме и Матильда в шелковом платье – с испугом оценивали масштаб своих достижений и уровень своего успеха, вспоминали былые унижения и горести, казавшиеся им сейчас еще более тяжкими, чем когда-либо. Они смотрели друг на друга и не могли опомниться.
Но на этот вечер им следовало обо всем забыть. И когда за ними пришел фотограф, чтобы сделать семейный портрет, они взялись за руки и направились к бассейну. «Родители, в центр, пожалуйста!» – скомандовал фотограф. По обе стороны от них стояли Мехди в белом костюме с брюками клеш и Аиша в платье с длинными рукавами. Приехавшая из Рабата Сельма положила руку на плечо Сабах, длинная челка которой падала на глаза. У них за спиной примостился Омар в темном костюме. Они все договорились о том, как объяснить отсутствие Селима. По официальной версии, он находился в Париже, где нашел очень хорошую работу, однако его наниматели отказались дать ему отпуск. И когда кто-нибудь из гостей замечал: «Жаль, что Селима нет с нами», – члены семьи Бельхадж, с досадой покачав головой, вздыхали и говорили: «Чего вы хотите? Это же французы! В отличие от нас, они не дорожат семейными ценностями!»
Амин показал себя замечательным хозяином. Он с бокалом в руке переходил от одной группы гостей к другой, официанты следовали за ним, чтобы удостовериться, что у него есть что выпить. Он пригласил свою дочь на танец, и гости окружили площадку. Женщины улыбались, прижимая сложенные руки ко рту. Невозможно было сказать, взволнованы ли они нежностью отца к дочери или завидуют Аише, которую обнимают руки Амина. Амин смеялся, Аиша любовалась его белыми зубами и с удивлением констатировала, что ее отец великолепный танцор. В одиннадцать часов подали ужин, и гости сгрудились вокруг буфета. Они толкались, роняли вилки, просили добавить майонеза. Амин, стоявший в сторонке, заметил какое-то движение в кустах. Он подошел поближе и увидел за деревьями группу крестьян. Они смотрели. Под большим каучуковым деревом расположились женщины и дети. Они не сводили глаз с танцоров на площадке. Разглядывали их, открыв рот, ошеломленные невиданной красотой. Зачарованные, как те, кто впервые видит море или в восторге наблюдает за работой сложного механизма. Амин приблизился к ним. По прихрамывающей походке и висящей плетью правой руке узнал Ашура, недавно перенесшего инсульт. В темноте он не мог разглядеть его искаженное параличом лицо, зато увидел Рокию, его жену, и двух их сыновей, прислонившихся к стволу. Он не сумел определить, сколько всего их там собралось. Десяток, может больше. Они были в темной одежде, и ветки каучукового дерева скрывали их. Их присутствие выдавало только шуршание подошв в сухой траве и шушуканье детей, взбудораженных музыкой. Амину довольно было махнуть рукой или свистнуть сквозь зубы, чтобы они разбежались, как дикие кошки. Но он отступил. Они держались почтительно и незаметно, но в их присутствии он ощущал некую скрытую опасность и боялся с ней столкнуться, хотя не мог себе объяснить причин. Он пошел к Матильде:
– На нас смотрят люди из дуара.
Она успокоила его:
– Мы и об этом позаботились. Им отнесут что-нибудь из еды. Пусть и у них будет праздник.
Амином овладела жгучая, мрачная тревога. Он повернулся к дому. Силуэты гостей отражались в широких окнах, создавая иллюзию огромной, бесконечной толпы. Он посмотрел на этих людей, послушал песни на английском с марокканским акцентом и подумал: что-то пошло не так. Молодые люди пили виски со льдом и танцевали, лихо протаскивая девушек между ног. Матильда не захотела приглашать исполнителей арабской музыки: «Она ужасна, у меня от нее болит голова». Амин задыхался. Он пальцем оттянул воротник и не нашел в себе сил поддерживать разговоры с гостями. Болтовня раздражала его, он произнес: «Сейчас вернусь», – и поспешно удалился. Он чувствовал себя смешным, как будто на него напялили чужую одежду и заставили ходить в чужих, слишком тесных ботинках. Небо заволоклось облаком, за ним скрылось серебристое сияние звезд. Работники все еще сидели под деревом. По распоряжению Матильды им принесли курицу и несколько бутылок кока-колы. Амин думал, пробовали ли они хоть раз устрицы и креветки. Знали ли вообще, что это такое? Могли ли они вообразить, что их суровый молчаливый хозяин обвенчался в церкви с девушкой в белом платье, что он стоял на коленях перед священником? Их свадебные фотографии спрятаны в коробке под кроватью Матильды. Там им и место. Амин запретил жене кому-либо показывать их, помещать в рамочку и ставить на консоль в столовой. Даже дети никогда их не видели. К нему подошел официант, собираясь наполнить его бокал, но Амин его резко оттолкнул. Ему нужно было сохранять свежую голову. Ему следовало защищать семью. Он не спускал глаз с крестьян, сидевших на земле и уплетавших курицу. Дети откусывали крылышки и облизывали пальцы. Амин вдруг вообразил, что сейчас может что-то случиться. Какая-нибудь беда. Нападение. Работники, обезумевшие при виде такого богатства, ворвутся к ним на праздник. Разорят роскошный буфет, разобьют бутылки со спиртным, станут плевать в богатых дам, у которых полно лишнего времени и денег. Они обойдутся с ними как со шлюхами, будут целовать в лицо и шею. Придут в возбуждение от аромата духов и сладкого вкуса заграничной помады. Они сорвут с пальм бархатные ленты и повесят на них его гостей. Тела в смокингах и расшитых кафтанах закачаются на ветках словно тряпичные куклы. Пришельцы набьют карманы драгоценностями и дорогими безделушками, потом продадут их в городе в базарный день. Они с хохотом будут валяться на диванах. Потом самые свирепые из них, отцы семейств, соберут бойцов. Отправят их за оружием – вилами, граблями, лопатами, палками, – и вскоре бассейн наполнится кровью. Они перережут горло даже официантам.
