Сколько времени он так простоял, глядя на могилу матери? Когда он решил, что ему пора в обратный путь, уже совсем рассвело, а его карманный фонарик все еще горел. Из дуара пришли первые работники, и он властным жестом подозвал некоторых из них. Здесь на пленке образовалась дыра. Там не подготовлены к отправке ящики с рассадой, их нужно расставить по порядку. Столько дел, что мозг закипает.
Амин уселся за стол в своем кабинете, приложил руку к чайнику, который принесла ему Тамо. Он был еле теплым. В окно он видел постиранные по указанию Матильды рождественские скатерти, сушившиеся на веревке напротив большой пальмы. Маленькие эльзаски в деревянных сабо держались за руки, а жирные белые гуси поднимали клювы к небу. Он продолжил читать статью некоего Ансела Киза об исследовании полезных свойств оливкового масла, которую прислала ему Аиша. Он с головой погрузился в чтение и вздрогнул, когда в стеклянную дверь постучал Ашур. После инсульта он плохо говорил и сейчас жестами левой, единственной действующей руки попросил Амина выйти. Он рассказал, что какие-то люди ночью возвели деревянный помост на другой стороне дороги. Утром они расставили стулья, воткнули флаги, а на земле расстелили огромные, яркие-преяркие ковры.
– Ты не знаешь, что это значит? – покачал головой Амин. – Что скоро приедет король.
Король, который не ходит по голой земле, по мокрой траве, по городским тротуарам, по песку на пляже. Король, который после покушений стал не просто руководителем и защитником марокканцев, но избранником Всевышнего, коего уберегло от смерти божественное благословение. Каждый день появляется длинный список его добрых дел. Король хочет дать народу хлеб, привести в порядок дороги, увеличить зарплаты, выделить субсидии на сахар, построить плотины, учредить новый праздничный день. Девятнадцатого сентября 1972 года в речи, показанной по телевидению, король объявил о начале аграрной революции и возвращении земель, ранее принадлежавших колонизаторам. И сегодня у них, как и по всей стране, пройдет церемония передачи безземельным крестьянам права собственности на участки.
Амин покинул свой кабинет и зашагал в сторону шоссе по грунтовой дороге. Ашуру, следовавшему за ним по пятам, он сказал:
– Возвращайся на работу. И убедись, что все идет как положено.
Он дошел до главных ворот и пересек шоссе. На обочине были припаркованы десятки машин, и журналисты с блокнотами и фотоаппаратами в руках расселись вокруг помоста. Европейские журналисты подняли воротники курток и дышали на замерзшие пальцы. Их застал врасплох пронзительный декабрьский холод, он пробирал их до костей, вызывая дрожь. Они ничего не знают об этой стране, подумал Амин, они думают, что в Марокко всегда жарко. Между рядами стульев устанавливали камеру марокканские телевизионщики. Амин узнал ведущего: он всегда комментировал королевские поездки, и вся страна потешалась над его способностью говорить ни о чем, заполняя долгие паузы в ожидании прибытия Его Величества.
Задул ветер, и все подняли глаза на десятки развевающихся флагов, ровной линией выстроившихся вдоль дороги. Ярко-красные полотнища надулись и захлопали, словно птичьи крылья, пятиконечные зеленые звезды появились, потом пропали из виду. Справа от помоста подготавливала инструменты группа музыкантов в белых джеллабах и тюрбанах на бритых головах. Амин взобрался на низкую стенку, опоясывавшую его владения. Оттуда было видно, что со стороны провинции Эль-Хаджеб к ним приближается грузовик. Шум мотора вызвал суматоху в толпе. Оркестранты подтянулись и были готовы в любой момент заиграть государственный гимн. Они решили, что приехал король, но оказалось, что это всего-навсего крестьяне: одетые в новенькие джеллабы, с чисто вымытыми лицами и руками, они один за другим вылезали из кузова. Их сопровождали полицейские и приказным тоном объясняли, что им надо говорить, что делать и как себя вести, чтобы выглядеть прилично. Один из журналистов направился было к группе крестьян, чтобы поговорить с ними, но ему объяснили, что сейчас он выбрал не самый удачный момент: с минуты на минуту может прибыть король, поэтому не стоит покидать свое место. У него еще будет время задать свои вопросы.
Амин не отрываясь смотрел на крестьян. Они лукаво переглядывались, некоторые смеялись и целовали друг друга в щеки. Их выстроили напротив огромного портрета короля с сыном, наследным принцем. Хасан Второй на фотографии был в бежевой джеллабе и феске – крестьянин среди крестьян. Ничего общего с тем снимком, что Амин повесил у себя в кабинете. Никакого европейского костюма, ни шелкового платочка в кармане двубортного фланелевого пиджака, ни взгляда в пустоту, как у моделей парижской фотостудии «Аркур». Нет, этот фотопортрет был иным, он напоминал Амину картинки из его детства. Особенно снимок его отца, Кадура Бельхаджа, сделанный в фотоателье в центре города. Феска, шерстяная джеллаба, твердый взгляд человека, привыкшего повелевать.
Кто-то скомандовал музыкантам начинать. Они взяли лютни, бубны и стали играть тоскливую неблагозвучную песню – одну из тех пустых, не трогающих душу мелодий, которые без конца крутят по радио. Амин понял, что король не приедет, и собрался уходить и возвращаться к работе, когда услышал удивленные возгласы журналистов. Вдалеке, в облаке пыли показался десяток всадников, одетых в костюмы времен султана Мулая Исмаила. Сапоги из тонкой кожи, красные и зеленые тюрбаны. Они подняли мушкеты и выстрелили в воздух под восхищенные вопли толпы. Европейцы не верили своим глазам. Они на секунду забыли, что находятся здесь по работе, что им надо писать статьи, и стали вести себя как дети, попавшие на экзотическое представление. Перед ними возникли образы давно прошедших времен. Оказалось, что древнее Марокко, о котором местные жители им все уши прожужжали, все еще живо. Всадники на полном скаку кружились на лошадях и в последний момент подняли их на дыбы. Крестьяне захлопали в ладоши. Они подумали: «Все это устроили для нас» – и горделиво улыбнулись.
У края дороги остановились два «мерседеса», оттуда вышли какие-то люди. Амин узнал пашу и рядом с ним, кажется, одного из министров, впрочем, он был в этом не совсем уверен. Амин подтянул повыше шерстяные носки и встал на узенькую стенку. Так ему было лучше видно пашу, который поднялся на помост и сел на одно из двух установленных там кресел – то, что поменьше. Обрамленный золотом трон остался пустым. Зрители поняли, что король не появится, и, похоже, заскучали. Амин подумал: «Сборище неблагодарных. Думаете, ему, кроме вас, больше нечем заняться?»
Паша постучал по микрофону. Прибор не работал, и по сцене суетливо забегал худой и нервный молодой человек в сером костюме. Наконец паша начал произносить речь. До Амина долетали не все слова, но он уловил знакомую интонацию: так говорили посещавшие мсиды
[45] мальчики, которых из-под палки заставляли учить наизусть длинные тексты. Паша воздал почести королю – да прославит его Аллах – и выразил восхищение аграрной реформой, на которую Его Величество возлагает большие надежды:
