572
Художник не переносит действительности, он смотрит в сторону, оглядывается назад; он серьезно думает, что ценность известной вещи заключается именно в том призрачном остатке, который образуется из красок, формы, звука, мыслей; он верит, что чем неуловимее, утонченнее, воздушнее вещь, тем выше ее ценность: чем меньше реальности, тем выше ценность. Это платонизм, но тот обладал еще большей смелостью в выворачивании вещей: он измерял степень реальности – степень ценности и говорил: чем больше «идеи», тем больше бытия. Он выворачивал понятие «действительности» и говорил: «То, что вы считаете действительным, есть заблуждение, и мы подходим тем ближе к истине, чем ближе мы подходим к идее». Понимаете ли вы, в чем тут дело? Это было величайшей переменой вещей, новым их крещением; и так как эта перемена была воспринята христианством, то мы не замечаем всей удивительности происшедшего. Платон, как артист, предпочел иллюзию бытию, следовательно, ложь и вымысел – истине, недействительное – существующему! Но он так был убежден в ценности иллюзии, что придавал ей атрибуты «бытия», «причины», «добра», «истины» – короче, всего, чему придается ценность.
Само понятие ценности как причины – первое открытие. Идеал снабжается всяческими атрибутами, которые обеспечивают уважение, – второе открытие.
573
Идея «истинного мира», или «Бога» как чего-то абсолютно сверхчувственного, духовного, милосердного играет роль необходимого противовеса все еще всемогущему влиянию противоположных инстинктов…
Умеренность и достигнутая степень гуманности с точностью отражаются в очеловечивании богов: греки наиболее могучей эпохи, которые не боялись самих себя, но были счастливы собою, наделяли своих богов всеми своими аффектами.
Одухотворение идеи Бога поэтому далеко не означает прогресса; это особенно глубоко чувствуется при соприкосновении с Гёте: переход Бога в нечто более утонченное и туманное, в добродетель и дух, – ощущается у него как более грубая ступень…
574
Бессмыслица всякой метафизики как способа выведения условного из безусловного.
Природа мышления такова, что оно стремится присоединять, присочинять к условному безусловное, так же как оно присоединяет и присочиняет «я» к множественности своих собственных процессов. Оно измеряет мир при помощи целого ряда величин, созданных исключительно им самим, при помощи своих основных фикций («безусловного», «цели и средства», «вещи», «субстанции»), при помощи логических законов, чисел и образов.
Не было бы ничего такого, что можно было бы назвать познанием, если бы мышление не пересоздало себе сначала мира таким способом в «вещи», в нечто постоянно себе равное. Лишь благодаря мышлению существует неистинное, неправда.
Мышление не может быть ни из чего выведено, так же как и ощущение, но этим еще далеко не доказывается, что оно первоначально и что оно «есть в себе». Этим лишь устанавливается, что мы не можем проникнуть за его пределы, так как мы ничего не имеем, кроме мышления и ощущения.
575
«Познавать» значит связывать с предыдущим: по своей сущности это regressus in infinitum
[344]. To, что заставляет остановиться (на так называемой causa prima, на некоем безусловном и т. д.), это – косность, утомление.
576
К психологии метафизики: влияние трусости.
К тому, чего больше всего боятся, к источнику наисильнейших страданий (властолюбию, сладострастию и т. д.), – люди относятся всего враждебнее и исключают сказанное из «истинного» мира. Таким образом они шаг за шагом вычеркнули аффекты, создали Бога как противоположность злу, то есть переместили реальность в отрицание страстей и аффектов (то есть именно в ничто).
В такой же мере ненавистно людям и все неразумное, произвольное, случайное (как причина бесчисленных физических страданий). Поэтому они отрицают этот элемент в «сущем в себе», понимая последнее как абсолютную «разумность» и «целесообразность».
В равной мере боятся они и перемены, тлена, в этом страхе сказывается угнетенная душа, исполненная недоверия и печального опыта (случай Спинозы: для иной породы людей эта изменчивость казалась бы чем-то соблазнительным).
Существа, обладающие крайним избытком силы и играющие силой, одобрили бы, в смысле эвдемонистическом, именно аффекты, неразумность и изменчивость, со всеми их последствиями – опасностью, контрастом, гибелью и т. д.
577
Противопоставить ценности вечно неизменного (ср.: наивность Спинозы, а также и Декарта), ценность кратчайшего и наиболее преходящего, соблазнительное сверкание золота на чреве змеи vita…
[345]
578
Моральные ценности в самой теории познания:
– доверие разуму – почему не недоверие?
– «истинный мир» должен быть и добрым – почему?
– иллюзорность, изменчивость, противоречие, борьба, оцениваемые как нечто безнравственное, тяготение к миру, где все это отсутствует;
– изобретается трансцендентный мир, для того чтобы осталось место для «моральной свободы» (у Канта): диалектика как путь к добродетели (у Платона и Сократа: очевидно потому, что софистика считалась путем к безнравственности);
– время и пространство идеальны, следовательно, «единство» в сущности вещей, следовательно, никакого «греха», никакого зла, никакого несовершенства – оправдание Бога;
– Эпикур отрицает возможность познания, чтобы сохранить верховенство за моральными (а также гедонистическими) ценностями. То же делает Августин, позднее Паскаль («развращенный разум») в интересах христианских ценностей;
– презрение Декарта ко всему изменчивому; то же у Спинозы.
579
К психологии метафизики. Этот мир иллюзорен: следовательно, существует истинный мир; этот мир условен: следовательно, существует безусловный мир; этот мир исполнен противоречий: следовательно, существует мир непротиворечивый; этот мир есть становление: следовательно, есть мир сущий, – ряд ложных выводов (слепое доверие к разуму: если существует А, то должно существовать и противоположное ему понятие В). Эти выводы внушены страданием: в сущности это – желание, чтобы такой мир существовал; равным образом здесь выражается и ненависть к миру, который причиняет страдания, почему и изобретается другой мир, более ценный: озлобление метафизиков против действительного принимает здесь творческий характер.
Второй ряд вопросов: к чему страдание? Здесь делается вывод об отношении истинного мира к нашему кажущемуся, изменчивому, полному противоречий:
