– Понимаете, – начала Ливиния с воодушевлением. Словно её прорвало. Словно Недотрога была единственным человеком, кто захотел её выслушать. Возможно, так оно и было. – Я много читала об этом.
Боже мой, оказывается, книги пишут даже о таких глупостях! Хотя если девушек учат грамоте, должны же они что-то читать?
– Кольцо на самом деле к кольцу реальному в гаданиях отношения не имеет, – продолжала она увлеченно. – Этот знак называется "колесо". И чаще всего оно означает то, что уходит от тебя. В общем, на самом деле боги показали, что этого брака не будет.
Путано и глупо, но объясняет последовавшую в лесу истерику.
– Что происходило дальше? – спросил я.
– Мы пошли в домик для путников. Но я… неважно себя чувствовала, и поэтому пошла прогуляться.
– Ты гуляла одна? – должен был спросить я.
– Понимаете, эрус, в чем проблема… – из её тона следовало, что заданный мною вопрос она слышала не в первый раз. И не второй. И вполне возможно, его порядковый номер выражается уже трехзначным числом. – Когда ты гуляешь с кем-то, это можно доказать. А вот когда ты гуляешь одна… – она пожала плечами, – в общем, вы либо верите мне, либо нет.
А вот тут Грэйди оказался прав. Девочка юная, но жизнью, видимо, уже битая. Возможно, в лице её "матушки". По лицу – так точно. Потому для своего возраста Ливи оказалась далеко не дурой.
– Я верю, – кивнул я. Пока ничто даже косвенно не подтвердило версию Нидарии. – Вы провели в одиночестве всё время?
– Нет, ко мне дважды подходил Руден, – помотала головой Ливи. – В первый раз поинтересовался, всё ли у меня в порядке и не нужна ли помощь, а во второй раз передал, что матушка уже вернулась. Я прошла в домик, и мы немного с нею прогулялись. Потом нас нагнал Руден, на этот раз с Тагардом, мы позавтракали и поехали домой. Я совсем расклеилась, и Равелисса была вынуждена поддерживать меня всю дорогу до дома и даже помогла мне подняться в комнату. Когда начался переполох, мы спустились в гостевое крыло и узнали, что в комнате Тагарда обнаружена Чаша. Это всё, что мне известно, и больше я ничем вам помочь не могу.
– Вспомните, пожалуйста, что делали остальные, когда вы вернулись? – попросил я.
Слова Лисы о возможности подбросить Чашу требовали развернутой картины. Хотя зачем она мен была нужна после вчерашнего, понятия не имею.
– Я не могу сказать точно. Но Тагард и Руден сразу поднялись наверх, их комнаты по соседству. Матушка тоже направилась к себе. А Грейди пошел в конюшню. Он ездил верхом, и хотел сам привести в порядок лошадь. Теперь можно идти?
Если бы не трагичный тон, я бы даже поверил, что она действительно торопится нас покинуть. Я наклонился в сторону Недотроги и вырвал взглядом из её тетрадки:
"Оторвали мишке лапу —
Он от шишки окосел.
И бычок свалился на пол.
Зайку бросили. Совсем.
Слон уснуть никак не может,
Мона плачет над мячом.
И никто нам не поможет.
И вообще мы все умрём".
– Веранир, простите, но у меня к Ливи есть несколько вопросов, которые непосредственно к вашему делу не относятся, – Недотрога быстро захлопнула книжку. – Я бы даже сказала, это исключительно женские вопросы. Вы бы не могли нас ненадолго оставить? Боюсь, моне будет неловко обсуждать их в вашем присутствии.
Какие мы нежные!
– Разумеется. Рад был бы продолжить нашу беседу, но вынужден откланяться, – я поцеловал воздух у запястья Ливинии и вышел.
Ничего, мы не гордые. Послушаем обсуждение женских вопросов в наше отсутствие. Ибо для чего же еще существуют замочные скважины?
Ой! Зачем же так больно!
Дверь внезапно открылась. Именно в тот момент, когда я так неудачно наклонился.
– Ранир, я бы попросила вас оставить нас совсем одних, если вы не возражаете, – холодным тоном обратилась ко мне Недотрога.
Возражаю, конечно.
– Кейли, о чем вы подумали? У меня просто от жилета пуговица оторвалась! – возмутился я.
– Вот и замечательно, – расплылась в улыбке эра. – Пойдите поищите свою пуговицу, например, возле во-он того дивана, – она ткнула в сторону соседнего помещения. – Там и светлее, и удобнее, и безопаснее.
– Ну раз вы так настаиваете! – согласился я.
Да какая, собственно, разница? На стенах в этой части дома сэкономили, а слушательные трубки пока никто не отменил. Послушаем возле другой стены.
… Бах! Это Кейли проверила, нашёл ли я пуговицу. Настойчивая девушка, что сказать.
– На каком ты сроке? – строго спросила она, убедившись, что их не подслушивают. Через замочную скважину.
– Вы о чем, эра? – ответила Ливи голосом "не был, не имел, не привлекался".
– Когда у тебя в последний раз были женские недомогания?
Хм, похоже, пара консультаций Тагарду бы всё же не повредила…
– Ливи, я знаю, что ты беременна, – настаивала Недотрога. – Тебя тошнит по утрам, ты похудела, но при этом у тебя увеличилась грудь – это видно по твоим нарядам. Ты стала вспыльчива и плаксива.
– Эра, как вы можете такое говорить? – в дрожащем голосе Ливи звучала робкая надежда: "Может, пронесёт?".
Я, в отличие от нее, в чудеса не верю.
– Не бойся, даю слово, что не скажу ни слова твоей матери, – пообещала принцесса.
Мне пришлось очень сильно прислушаться, чтобы расслышать ответ:
– Два месяца назад.
– Лекарю не говорила?
Пауза.
– Разумеется, не говорила. Я задала глупый вопрос, он бы сразу доложил Нидарии. А вообще кто-нибудь о твоём… положении знает?
Еще одна пауза.
– Тогда так. Штормить тебя, увы, может ещё долго, месяца два, хотя возможны варианты. Примерно столько же со стороны ничего не будет заметно. Тебе было бы полезно попить настойку, которую повитухи называют "бабий корень". У тебя верные слуги есть?
Пауза.
– Логично. Тогда постараюсь завтра сама найти. Будешь пить два раза в день: утром и перед сном. Если повезет, то станет меньше тошнить, нет – просто успокоишься.
Я, конечно, понимаю, что от девушки в двадцать четыре года сложно ожидать, что она будет считать, что детей приносит аист. Особенно учитывая, что выросла она при дворе Астани, а матушка её – Ингарет. Знать признаки беременности она не обязана, но может. Вот откуда, скажите, откуда она знает о всяких "бабьих корнях"? А что, внебрачный ребенок – скандал, достойный принятых мер… А строит-то из себя недотрогу!
– Эра, мона, вы уже закончили?
Возможно, мой голос прозвучал слишком резко. А дверь в комнату хлопнула слишком громко. Ох, голова моя, голова!
