Майкл почувствовал жжение в уголках глаз, глядя на своего отца, Шона Кейси, и на мать, которую он никогда не знал: Кэти Дэвлин. Фотография была сделана задолго до рождения Майкла, и он вырос с ней на стене. На самом деле у него была своя копия. Хранилась под замком, как все его воспоминания о доме. Видеть ее сейчас? Видеть ее здесь? Это было чересчур.
— Я спросил, что я могу предложить тебе. — Голос бармена положил конец мечтаниям Майкла.
Майкл вышел из своего полутранса. Он вспомнил, почему он здесь.
— Я здесь, чтобы увидеть Лиама Кейси.
— Лиама нет. — По тону бармена было понятно, что его ответ должен был быть принят, так или иначе. — Теперь я могу предложить что-нибудь тебе и твой спутнице?
— Послушай, приятель, я знаю, что он здесь. — Майкл был не в настроении для игр. — Так что сходи и приведи его.
Отношение собеседника изменилось. Его прежнее дружелюбие исчезло, он стал более грозным.
Майкл наблюдал, как он выходил из своей привычной роли бармена:
— Я сказал тебе, что его здесь нет. Теперь, думаю, вам лучше уйти, а то как бы чего не вышло.
— Слушай, приятель, — сказал Майкл тихим голосом, — повторять я не собираюсь. Я хочу видеть твоего босса, так что возьми ноги в руки, сходи в заднюю комнату и скажи Лиаму, что Майки здесь и хочет увидеть его!
— Ты действительно не знаешь, с кем имеешь дело? — Слова бармена явно предшествовали угрозе, но эффект был нарушен словами женщины, до сих пор скрывавшейся за его спиной. Женщина была заметно потрясена тем, что видела Майкла:
— Господи Иисусе! Майки Кейси?
Бармен повернулся, чтобы встретиться взглядом с говорившей, его насмешка сменилась шоком. Он слышал имя «Майки Кейси» раньше. Много раз, и сравнительно недавно.
Когда тот подвинулся вправо, Майкл смог разглядеть невысокую поразительно рыжеволосую женщину.
— Майки, это ты? — Слезы текли из ее небесно-голубых глаз.
Майкл почувствовал, как его сердце забилось сильнее, когда он узнал лицо из своего прошлого.
— Энн? — Майклу едва удалось выдавить из себя слова. — Что ты здесь делаешь?
— Что я здесь делаю? Господи, Майки, тебя не было двадцать лет, и ты хочешь знать, что я здесь делаю? Что ты здесь делаешь?
Взгляд Майкла был устремлен на Энн Флаэрти. Его самую старую подругу и многолетнюю спутницу его брата Лиама. По какой-то причине Майкл просто не ожидал увидеть ее здесь.
Сара, казалось, чувствовала, что их многое связывает. Она молчала, пока двое старых друзей просто смотрели друг на друга.
— Почему… что… зачем ты вернулся, Майки? — Энн заговорила первой. Неудачная попытка соблюдать формальности. Радость от возвращения Майкла отражалась у нее на лице.
— У меня проблемы, Энн. Мне нужна его помощь. — В голосе Майкла совсем не было гордости.
— Ну, ты выглядишь как дерьмо, это уж точно. Хотя тот, другой, должно быть, еще хуже, да?
— Все не так просто, Энн. И я не могу говорить об этом здесь. Он у себя?
— Он в задней комнате, — наклоном головы она указала на дверь в конце бара. — Но он не будет рад тебя видеть, Майки. Ты знаешь это, верно?
— Я хочу видеть его не больше, чем он меня. Но у меня нет выбора. Мне нужно его увидеть.
Энн кивнула, принимая этот ответ без объяснения причин.
— Ну, тогда вам двоим лучше следовать за мной. — Энн повернулась к Саре. — Но я думаю, что ты должен сначала представить меня, Майки, не так ли?
Взгляд Майкла проследил за глазами Энн Флаэрти и остановился на Саре. Они задержались на мгновение. Он приобнял Сару за талию и подвел ее вперед. Небольшая близость, которая Саре была приятна.
— Энн, это Сара Труман. Она, эм, она моя очень хорошая подруга. — Майкл повернулся к Саре. — Сара, это Энн Флаэрти. Моя самая старая подруга.
Сара взяла Энн за руку. Энн ответила на пожатие с теплой искренней улыбкой, а затем жестом пригласила Сару и Майкла следовать за ней.
Энн провела их через дверь в конце бара. Та вела из большой комнаты в узкий коридор. Коридор, казалось, растянулся дальше, чем само здание. На стенах были фотографии легенд бокса первой половины двадцатого века. Они висели на равных промежутках по обеим сторонам, добавляя обстановке брутальности. Коридор привел к закрытой двери в кабинет.
Подойдя к ней, Энн протянула руку и схватилась за дверную ручку. Не поворачивая запястья, она посмотрела на Майкла:
— Уверен, что хочешь этого?
— Уверен, что нет, — ответил Майкл. Его сердце колотилось. — Но какой у меня есть выбор?
Энн кивнула. Она повернулась к двери, открыла ее и вошла в следующую комнату:
— Лиам, к тебе пришли.
Голос Энн казался далеким, сердце Майкла стучало все сильнее.
Офис выглядел точно так, как Майкл мог бы его представить. Просторный и брутальный. Отражение собственного стиля Майкла. Что-то общее между ним и братом.
Стоя в дверях, он ясно видел своего брата, который сидел за столом. И уже не в первый раз он думал, что никто никогда не станет сомневаться в их родстве. Лиам Кейси действительно был просто копией Майкла. Ниже, конечно. Крупнее, да. И с редеющими черными волосами вместо густых светлых прядей брата. Но при этом они все равно выглядели удивительно похожими.
У Майкла не было времени для этих размышлений. Лиам Кейси поднял на них глаза и уже вставал со своего места. Первоначально его лицо выражало любопытство, но теперь оно побледнело от ярости.
Глядя на брата, которого не видел восемнадцать лет, Лиам выплюнул первые за все это время слова:
— И какого хрена тебе надо?
Пятьдесят три
Дэмпси покачал головой, глядя на толпу, собравшуюся у Парламента. В основном это была пресса, жаждущая послушать человека, который наверняка станет следующим премьер-министром Соединенного Королевства. Дэмпси был там с другой целью. Но сначала ему придется терпеть неизбежные речи.
Как будто по команде, Энтони Хаверсьюм вышел из одной из многочисленных дверей Вестминстерского дворца. Телохранителей и прихлебателей за его спиной стало в три раза больше за последние несколько дней. Неудивительно. Паразиты всегда плывут в потоке рядом с самой большой рыбой, а Хаверсьюм был большой белой акулой. Акулой, которая заняла свое место за импровизированной трибуной, поставленной перед статуей Оливера Кромвеля.
Было много более подходящих мест для пресс-конференции. Это место — намного ниже уровня дороги и с ограниченным пространством для публики — вынуждало прессу ютиться; некоторые не могли пошевелиться, а самые неудачливые — видеть. Но в других местах не хватало одного существенного элемента: культовой статуи, теперь видной за правым плечом Хаверсьюма.
