— Вы были проворнее, чем я думал, Лиам. — Маллен не сомневался в правильности своего предположения. — Что теперь?
Лиам не колебался. Он поднял руку в перчатке и стянул свою балаклаву. Лицо под ней было мрачным.
— Теперь, Роберт? — Его тон источал угрозу. — Теперь мы немного поболтаем.
Шестьдесят семь
Круглосуточные новостные каналы по всему миру транслировали прямое включение, показывали каждую зеленую скамью Палаты общин, занятую ревностными политиками. Все они были настроены стать частью Истории. Их шум заглушил куранты всемирно известного Биг-Бена, пробившие час ночи.
Прошли десятилетия с тех пор, как британская политика еще представляла интерес для мира. Мало кому за пределами померкшей империи было интересно, кто ею сейчас управлял. Но публичная стрельба в бывшего президента США все изменила.
Парламент Великобритании действовал в соответствии с системой конвенций. Устаревшие, но эффектные церемонии, которые неловко сочетались с современной, передаваемой по телевидению политикой. Введение камер в зале заседаний произвело революцию в некоторых аспектах этой системы, создавая мир, в котором изображение было всем. Это было маленькое чудо, что такой нехаризматичный человек, как Уильям Дэвис, пришел к власти в такие времена. Есть что-то поэтичное в том, что весь мир будет приклеен к экранам, когда эта аномалия будет исправлена.
Явка членов парламента по этому случаю была почти беспрецедентной.
Они соревновались за оставшиеся свободные места и за объективы камер. Сегодня вечером все они сыграют свою роль в финале правления Уильяма Дэвиса, вынося вотум недоверия политике своего правительства в Северной Ирландии. Оживленный общественный интерес стал причиной того, что каждый из них был полон решимости быть увиденным.
Две основные политические партии — лейбористов и консерваторов — сидели по обеим сторонам исторического зала. В голосовании по любой спорной материи одна сторона обычно выступает за, другая — против.
Сегодня такого четкого разделения не было.
С того момента, как он обратил свое внимание на североирландскую проблему, Дэвис не просто разделил нацию. Он разделил собственную партию. Консерваторы традиционно выступали за патриотизм и силу. И в то же время их лидер вел переговоры с террористами и шел на уступки, чтобы положить конец конфликту. Хотя многие члены партии не поддерживали такой подход, они вынуждены были замолчать в свете первых успехов Дэвиса.
Но с возрождением терроризма и возвышением Энтони Хаверсьюма эти критики вернулись с высоко поднятой головой.
Сегодня будет их окончательная победа.
Голосование, которое должно было состояться вечером, началось с комментария Хаверсьюма после трагедии на Трафальгарской площади. Затем он сделал решительный шаг, официально призвав объявить вотум. Это была точка невозврата.
Для внешнего мира это казалось драматичным. Но в политике это считалось финишной чертой после многих лет необузданного морального инакомыслия.
Хаверсьюм отошел от министерской карьеры в знак протеста против политики Дэвиса. Это была необычайно принципиальная позиция для любого политика. Она подарила Хаверсьюму сильный фундамент, недоступный для любого другого кандидата на лидерство.
Само голосование было одной из древнейших традиций парламента, но оно не использовалось в течение десятилетий. Голосование, к которому призвал Хаверсьюм, — вотум недоверия — внешне имеет своей целью политику правительства в Северной Ирландии, но на самом деле за этим скрывалось гораздо больше.
Проигрыш правительства неизбежно приведет к отставке Дэвиса, а это значит, что вотум недоверия будет вынесен его руководству государством в целом. Это делало решение вопроса, поставленного перед членами парламента, более трудным. Но несмотря на это, они были готовы ответить.
Хаверсьюм радостно предвкушал развязку, когда смотрел, как спикер палаты поднимается на ноги. Назначенный как нечто среднее между арбитром и судьей, чтобы держать под контролем шумных британских политиков, этот спикер будет руководить процессом короткого голосования, чтобы решить будущее своей страны. Все взгляды обычно были бы устремлены на него. Но не сегодня.
Сегодня они были обращены к герою дня, который сидел на якобы неприметной задней скамейке. Хаверсьюм знал, что весь зал и весь мир наблюдали за ним. Он делал все возможное, чтобы выглядеть профессионально. Бесстрастно. Это было титаническое усилие, потому что началось голосование за его политическое будущее.
Впервые в тот вечер в зале стало тихо. Все взгляды обратились к спикеру. Он шагнул вперед.
На Майкле Френче были церемониальные одежды и оборки, которые возвращали к национальному прошлому. Каким-то образом его авторитет не уменьшился ни из-за абсурдного наряда семнадцатого века, ни из-за устаревших слов, которыми он обратился к палате:
— Вопрос состоит в том, что это собрание не доверяет политике правительства Ее Величества касательно военизированной обстановки в Северной Ирландии?
На протяжении веков такова была единственно допустимая преамбула к голосованию. Френч продолжил:
— Все те, кто не придерживается этого мнения, скажите «да».
Ответственность за подсчет лежала на самом спикере. Он один сравнивал это количество с количеством последующих «нет». После этого он решал, какой из двух возможных ответов был поддержан большинством. Это была колоссальная ответственность. Но в данном случае спикеру не о чем было волноваться. Френч мог по пальцам пересчитать ответы на свой первый вопрос. С этого момента результат голосования не вызывал сомнений.
Но тысяча лет парламентской истории требовала, чтобы голосование было доведено до конца.
Шепот «да» затих, и спикер снова заговорил:
— Теперь, кто придерживается, — «нет».
Голос Френча на этот раз был намного громче в ожидании бурной реакции. Тем не менее он все равно был заглушен. Почти шестьсот политиков от каждой партии говорили в унисон. Френчу оставалось сказать лишь одно:
— И «нет» побеждает.
Несмотря на специфику голосования, эти три слова положили конец руководству страной Уильямом Дэвисом окончательно. Теперь должна была последовать его отставка. И для Энтони Хаверсьюма это было как раз вовремя.
Шестьдесят восемь
Дэмпси, голый по пояс, сидел на своей кровати в гостинице. Его простыни валялись на полу. Часом ранее он наблюдал за окончанием премьерства Уильяма Дэвиса с интересом, который быстро прошел. Теперь его разум вернулся к двум именам: Стэнтон и Тернер.
Он должен был спать. Это был приказ. Но в то время как прикроватные часы показали 2:15 утра, размышления и теории не давали ему заснуть.
Причины его бессонницы накапливались, но один огонь горел ярче остальных — стремление найти убийц Сэм Рэджис. Долг помогал Дэмпси довести любое дело до конца. Патриотизм вел еще дальше. Но желание привлечь к ответственности виновных в смерти своей подруги увеличивало его решимость до одержимости.
