– Если только семечко отложить, так и урожай можно вырастить снова. – Он умолк. – Когда земля готова.
– Вот как? А земля готова?
Стопщик обратил свой призор на смещающуюся панораму снаружи машины.
– Скоро.
– Ну, подумать только. Никогда б вас не принял за субъекта из коммуны. Не обижайтесь.
– Я поездил.
– Так а теперь вы что – в отпуску или как-то?
Стопщик подался вперед, чтоб позволить своим пальцам кратко и так-мимоходом проверить успокаивающий горбик у себя под штаниной.
– Можно сказать, мне зудело. Когда надо ехать, надо ехать, понимаете меня?
– Абсолютно.
– Разъездной человек.
– Много сердец разбиваете.
Стопщик явил расточительную улыбку.
– И это тоже.
– Риски бродячей жизни.
– А сами-то?
Водитель сосредоточился на вождении. Стопщик ждал. Одометр отсчитывал десятые части мили. Голос пастора на фоне – приглушенный бормот спортивного комментатора, предоставляющего драматичный комментарий важных событий на последней лужайке. Водитель огляделся, точно за ним наблюдали.
– Я этого не всем открываю. – Он перевел дух. – Я только что вышел из тюрьмы.
Лицо стопщика шевельнулось и замерло, и опять шевельнулось.
– Что смешного?
– Ничего вообще, – ответил стопщик смертельно серьезно. – А приговор какой был?
Водитель подождал, пока стопщик не уставится прямо перед собой.
– Убийство, – произнес он.
В лице стопщика ничего не двинулось.
– Вы, наверное, опаснее, чем смотритесь.
– Это была ошибка.
– Я и не сомневался, Том.
– Оружие не мое было. Я не знал, что заряжено, – и да, я понимаю, как это, надо полагать, звучит.
Вот теперь стопщик, казалось, развеселился по-настоящему.
– Я и спрашивать-то не собирался.
– Мы просто пытались парня напугать, Уайли да я, помахать стволом у него под носом и наличку цапнуть. Не знаю, сейчас-то трудно уже все воссоздать, так мы нервничали, как будто все в широкоугольнике, весь магазин виден оттуда, где стоишь, а потом кто-то дернулся, и ствол чпокнул, и парень из лавки в один миг холодный, как камень. Не должно было так быть. Легавые примчались, не успели мы с чертовой стоянки выехать.
– Знаю. Этого тоже не должно было быть. Сколько отсидел?
– Тринадцать лет. Я был знаменит своим хорошим поведением. В Мэрионе
[47], – добавил он.
– Забавно, – произнес стопщик, сухо хмыкнув. – Интересных каких людей на дороге встречаешь.
– Могу себе представить.
– Вчера какой-то спятивший дальнобой пытался воткнуть мне заточку из отвертки.
– Не волнуйтесь, я безвредный.
– Ничего иного и не думал, Том. Вообще-то мне в этой машине довольно уютно, так мило совсем не всякий сезон бывает.
– Пить хотите? – Перехватив руль одной рукой, водитель сунул другую под сиденье и выволок полупустой пятерик «Королевской короны». – Угощайтесь.
– Спасибо. – Стопщик отвинтил крышечку, поднес бутылку к губам. Как только спиртное ударило, из плоти его вышел весь воздух, кожа тут же облепила жесткий костяк, он оказался в вакуумной упаковке, готов к употреблению. – А вот и та высокая проба, какой так долго не стояло на подлой череде моих дней.
Настал черед водителя. Он озирал дорогу поверх воздетой булькающей бутылки – к зримому изумлению проехавшего мимо мини-фургона с надписью «ЦЕРКОВЬ СВ. ПАВЛА» и седой женщины в бежевом «БМВ», которая завопила из-за крупных солнечных очков свое сердитое мнение о подобном безрассудстве, но ее предупреждением он жизнерадостно пренебрег.
– Как вообще людям удается справляться с предательством современной системы автострад трезвыми, для меня полнейшая загадка.
– Лучше этого не бывает, – объявил стопщик.
– Хуже уж быть и не может, – ответил водитель.
Бутылка переходила из рук в руки в общем молчании, за которым надзирало самомнение сброженной мысли, стопщика интриговало понятие его тела как оспариваемой территории, арены воюющих присутствий, какие пастор Боб не мог бы утихомирить и замшевым саквояжем долларов веры. Он катал язык по каверне своего рта, лакая вкус со стенок.
– Лучше этого и быть не может, – произнес он.
– Полагаю, я бы поддержал это мнение, Рей.
– Вам нравятся женщины, Том?
– А то нет.
– Тогда вот вам мое предложение – я вам рассказываю, кого поимел, а вы мне рассказываете, кого поимели вы.
– Валяйте.
Стопщик однажды любил женщину, которая любила его подмышки, вылизывала их днем и ночью. Темные глаза и волчье чувство пристойности. Одежда для нее была анафемой, помехами, какие следовало сбросить, словно листву в лесах, куда они бегали нырять голышом в прохладный зеленый пруд, совокупляться, как ящерицы в теплой грязи. Это еще в коммуне, конечно, где мальчик, девочка, солнце и камень были едины. Водитель признался в том, что имел женщину, которой нравилось это делать на кухонном столе, подавать ужин своему супругу на том же уютном, как гренок, местечке вместе с маслом, какое намазывала она на его исходящий паром хер. Она была актрисой, ела три авокадо в день регулярно, как часы.
– Хотите, сон расскажу? – спросил стопщик.
– Если не слишком длинный.
Стопщик умолк, кратко задумавшись, не нанесено ли ему этим оскорбление, но решил, что нет, форма головы у этого другого – она честного, уважаемого типа. Вместе с тем грязные пальцы не могли не забрести к ноге проверить… ага, верное лезвие на месте.
– Это не просто сон во сне, – пояснил стопщик. – Днем он мне тоже покоя не дает. Никак, похоже, не получается от него отпихнуться. Все замирает. Я могу быть где угодно. На пляже, вода мягкая и пенная, небо красное и лиловое. Подбегает собака, черный лабрадор с неизбежными глазами Бэмби, и это животное на меня смотрит, а я шевельнуться не могу, я не хочу шевелиться, движение – боль, мне безопасно, я в раю… Или вот как: я в машине. Что за машина? Не знаю. Как я в нее попал? Не знаю. Куда я еду? Не знаю, но отвечать мне некому, никто – мне – не – мешает.
– Как эта машина, Рей?
Стопщик сделал вид, будто осматривает салон.
