– Ну да, Том, в точности как эта машина.
– Я знаю такой сон, Рей. И в моем странствующая душа, которую я встречаю на своем пути, оказывается переодетым ангелом, который являет мне свое сияние, направляет колеса мои к сверкающему городу в небе.
– Слыхали когда-нибудь, Том, про такое индейское племя на севере, где верят, что если у двух умов один сон на двоих, то они когда-то давно во времени были друг с другом связаны, духовные сородичи, в их костях – части одной головоломки.
– А у вас во сне, Рей, я кто?
Стопщик допил последний глоток из бутылки.
– Это просто. Вы тот парень, которого я убью, чтобы перейти в следующий мир.
Водитель рассмеялся.
Стопщик облизнул горлышко бутылки с енотовым прилежанием, вогнал розовый свой язык в стеклянное горлышко, затем метнул пустую тару в налетевший знак «НЕ МУСОРИТЬ ШТРАФ $150.00». Пролетела мимо.
Мгновенное затишье между водителем и пассажиром превзошлось неистощимыми потугами пастора Боба, который запустил возможностную бомбу в крепость Сатаны в Чилликоти, Огайо, где какой-то нуждавшейся сестре требовалось срочное финансовое исцеление.
– Так эта ваша машина мечты, – осведомился стопщик, – в музее знают, что она у вас?
– «Форд Галактика» 69-го года, – похвастался водитель. – Знак и символ моей путанной и дикой юности.
– Вы ее что, угнали?
Водитель, грызший себе ноготь, замялся, осматривая ущерб.
– Ну, вообще-то говоря – да.
Стопщик сидел предельно тихо на своем сиденье, сократившееся присутствие, лицо, как резная фигура на носу корабля, обращено к линейному безумию дороги, к миле за трудной милей суеты и выхлопа. Он сознавал, что его перемещают, свою неподвижность при перевозке в стальной «клетке» (у мотоциклистов так называли четырехколесные средства передвижения), пересеченное пространство захлопнулось в клетке времени, движущейся по какой дороге? к какому концу? Но теперь он думал под словесной поверхностью, как думает животное, глаза его глядели на самих себя в треснувшем зеркальце на дверце без цвета или узнавания. Как волшебного амулета коснулся он отрезка металла, пристегнутого к его ноге. Люди повсюду и всегда в конечном итоге глубоко разочаровывают.
– В чем дело? – спросил водитель.
– Выпустите меня. – Стопщик перегнулся через сиденье, взвалил котомку себе на колени.
– Это же не ваша остановка, Рей.
– Вот здесь где угодно.
– Я сменил номера, если вас это беспокоит.
– Сейчас.
– Но, Рей…
– Останавливай свою долбаную машину!
– Как угодно, Рей, но должен вам сказать – я только-только начал получать удовольствие.
«Галактика» замедлилась на узкой обочине, пальцы стопщика уже обернулись вокруг дверной ручки.
– Только что вспомнил, – сказал он. – Я забыл маму на прощанье поцеловать. – И тут дверца распахнулась, и он исчез.
Земля отвесно спускалась в густо заросший овраг. Стопщик пересек пятнистое поле высокой травы, разметывая перед собой взрыв белых капустниц и пыльно-бурых кузнечиков с темными бумажистыми крылышками. Деревья теснились прямые и высокие, как мачты антенн. Он пробирался вниз, цепляясь за грубую крошащуюся кору. Под рукою своей он чувствовал, как гудит сосна, ощущал ухоженную машинерию нечеловеческого мира. В самом низу – надорванный голос незримого ручейка, трение ветра о ели. Солнце было высоко и кругло, оно испускало дождь совершенного света. Уж точно в такой день возможно всё. Такой день создал Бог.
Четыре
Поссать через 25 миль
Контору мотеля «Желтая птица» в Прохладном Ручье, Колорадо, украшало все, что полагается голливудской фактории: бусы, кости и пули. Выгоревший половичок навахо прикноплен к стенке из акриловых бревен. С боевого убора шайеннов на бутафорской вешалке для шляп свисали замурзанные перья. Раскрашенные щиты из сушеной буйволовой шкуры – попурри Равнин. Желтеющий кусок эскимосской резьбы по кости. Покоробившийся мокасин. Корявый медвежий коготь. Ирокезская трубка в пыльной витрине с сомнительными наконечниками стрел. В углу съежилось, словно бы готовясь прыгнуть, чучело броненосца. С потолка на проволоке свисало семинольское охотничье копье, треснувшее. У двери в золоченой рамке – этюд Ашера Дюрана в пушисто-алом, «Последний из могикан»
[48]. И повсюду – амулеты и ружья, ножи и черепа: демократия артефактов, не свидетельствующих ни о какой известной реальности, ни исторической, ни фантастической, а скорее, о старьевщицком безразличии основателя, некоего Кена Карсона, претендента на натянутое побочное происхождение от легендарного Кита
[49], – вышедшего в отставку каскадера и клоуна родео, который покинул киностудию «Республика»
[50] примерно в то время, когда его друг и наставник режиссер Элмо Янг по кличке Папаша принялся настаивать, чтобы и актерский состав, и съемочная группа равно обращались к нему попросту Элмо Великий, меж тем как он общался с ними через посредников или применяя все более злобно непристойные записки, накорябанные на оборотах ключевых страниц сценариев, хотя к тому времени ему все равно позволяли снимать лишь киносериалы-боевики, двенадцатичастные магниты для зрителей, озаглавленные «Атом Бёрнетт из стратосферы» или «Зомби-амазонки на Марсе».
Как и его знаменитый предок, Кенни никогда не оглядывался – таким уж бестрепетным изыскателем был он, вечно расширял границу автомобильного туризма. В те своевольно невинные годы президентом был Эйзенхауэр, превалировал тон оздоровления, а как национальный идеал восхвалялся причудливо агрессивный стиль благотворности – лучшим его примером служили такие проявления народной солидарности, как семейный ужин и семейная загородная прогулка. Кенни заметил, куда ветер дует, и вложил свою кинодолю в американскую семью и ее чарующую веру в Приятное Времяпрепровождение за Приятную Цену. Постоялый двор вырос в Прохладном Ручье, «Воротах к Скалистым горам», всего в двадцати милях от дома детства Кенни, где задний двор ломился от одуванчиков и очарований, съемочная площадка взгляда, с которой все и началось, – и никогда не переживал неприбыльного года, прибавочной стоимости всегда хватало, чтобы финансировать ежегодный отпуск для Кенни и процветающего выводка Карсонов, дважды в Европу («симпатичные крыши»), разок вокруг света («много воды»), прежде чем Кенни наконец угас на своем посту, мирно, без экзотики, безмолвная кармазинная вспышка по всему обширному мозговому пространству, череп, что умело впитал в себя столько срежиссированного насилия снаружи, предан изменнически не обозначенным в сценарии кровеносным сосудом изнутри; в то время он смотрел телевизор, мультфильмы в субботу утром, поэтому в последний раз комически шлепнулся на задницу посреди нежного буйства анимированных трюков.
