Она украдкой косится на часы – дамский «Ролекс», приобретенный по себестоимости при посредстве бывшей подруги, но тем не менее «Ролекс» все равно, – и ее вновь изумляет скорость и неуловимость времени (недавняя ее одержимость, которую Ро намерена хорошенько обмусолить, как только окажется не чересчур занята). Она соскакивает с качелей, наставляет Дэфни в распорядке сегодняшнего вечернего кормления и укладывания. Каждого ребенка целует в щеку, губы у нее остаются припудренными песком.
Она маринует экологически чистую говядину и размышляет о втором стаканчике, когда дверные бубенцы разражаются атональным, но узнаваемым исполнением первых четырех нот темы старого телесериала «Облава»
[8] – идиосинкразии прежнего владельца, которую они так и не удосужились сменить, потому что теперь уже ни она, ни Уайли ее даже не «слышат». Ро спешит открыть дверь. Хотя Хэнн она знает дольше собственных детей, все равно не вполне может подавить, вновь оказавшись перед ними, сдержанной оторопи от прочной природы их отношений; она принимает сигналы, не умея засечь источник или смысл; тут не какое-то очевидное несоответствие в физической внешности или поведении, а нечто глубже, под кожей, рябь какая-то, колебания, магнитные помехи в заряженных полях личности. Но, следует признать, она никогда не видела или не слышала ни намека на серьезную размолвку.
– Здрасьте-здрасьте, – кричит она глупо-напевно, к чему прибегает всякий раз, когда ей нервно.
– Милый причесон, – замечает Томми.
Джерри подается к ней поцеловаться.
– Просто обожаю эти совершенно шикарные стены, – бушует она, размахивая своими пластиковыми ногтями. – В этой комнате я всегда чувствую себя жучком в лаборатории. – Она смотрит прямо в глаза Ро. – Очень особенным жучком.
Томми посверкивает ухмылкой, которую и та и другая женщины могли бы истолковать благоприятно. Он просто отбывает срок на своей нынешней копирайтерской работе, пока дожидается начала истинной карьеры. В чем именно та состоит, он толком не уверен, но поймет, когда увидит воочию. Усы его – густая чрезмерная щетка – возникают и исчезают с такой частотой, что Ро частенько смущает его внешний вид, пусть она и сама не понимает чем. Эта капризная волосяная поросль на лице связана с неуверенностью Томми насчет его собственного носа (он его считает слишком крупным), который он грозится подправить хирургически. Сегодня вечером он чисто выбрит.
Джерри – агент по недвижимости и совладелица компании ресторанного обслуживания «Только для вас», а также профессиональный сборщик средств и член общинного совета, и еще она долгие годы училась каждый семестр в колледже на вечернем. Степени так и не получила. Сейчас она на своем третьем дипломе – по восточной философии. Однажды за сдобренным выпивкой обедом она попробовала объяснить Ро «пустотность», и последовавшее за этим веселье было так необузданно, что Ро потеряла линзу. Они с Джерри познакомились, работая вместе в копировальном бюро торгового центра, пока Джерри не выяснила, что беременна, и не ушла с работы. Через пять недель ребенка она потеряла, и с тех пор угрюмые представители современной медицины сообщают ей, что другого ей нельзя. Это не беда. Она всем говорит, что это не беда. Брови у нее имеют склонность всползать вверх к своему воображаемому перекрестку посередине лба, отчего вид у нее делается постоянно озадаченный, и она им пользуется к своей выгоде, вызывая сочувствие и подписи на договоры от колеблющейся клиентуры. Когда Джерри смеется, лицо у нее распадается, и она уже не похожа на саму себя. На лацкане носит брошку – серебряного омара. У нее кольцо на большом пальце. С Томми у них, должно быть, все хорошо. О деньгах от них не услышишь ни единой жалобы.
Извиняясь за опоздание Уайли, Ро проводит гостей по дому и на террасу, где они устраиваются на новой дворовой мебели и принимаются за первый раунд дайкири. Смотрят на детей. Смотрят на Дэфни, которая не желает смотреть в ответ. Смотрят на пустые окна соседских домов. Томми замечает клочок жухлой травы у гаража. Ро не стоит оборачиваться – этот жуткий выбеленный лоскут выжжен на внутренней стороне ее головы. Серьезные химикаты вылил туда Уайли как-то странной ночью. Сказал, что бензин. Ей кажется, там самой почве кранты, она теперь так же плодородна, как лунка на Луне.
– Любопытно, – отмечает Томми. – Практически идеальный круг.
Джерри высказывается, что ее уже тошнит слушать про химикаты. Сегодня они в воздухе, завтра – в воде, послезавтра – в калифорнийской брокколи или… или в жевательной резинке. Можно подумать, что мы – всего-навсего хворые губки, которые днем и ночью впитывают отраву.
– И? – спрашивает Томми.
– Я не желаю об этом слышать.
Ро припоминает, как в гостиной каждую посудину без крышки Мама наполняла до краев сладким ассорти «Бракс»
[9], которое никто не ел, а шоколадная глазурь со временем зацветала и белела. Ро извиняется и возвращается в кухню подогреть сыр для начо. Ей не полагается думать скверные мысли.
Дэфни вводит детей в боковую дверь – те усталые, голодные, громкие, им с некоторым успехом удается царапать руки друг дружке. Ро эту игру знает, она отказывается втягиваться.
– Мамочка придет чуть позже и поцелует вас обоих на сон грядущий, – спокойно объявляет она. Гладит их по зардевшимся головам.
– Можно мне «Хай-Си»?
[10] – вдруг визжит Дейл. – Можно? Можно? – Она скачет по комнате на комически сердитых ногах.
– Да, конечно, можно.
Далее – голоском поспокойнее, коварнее:
– Весь «Хай-Си»?
– Идите пока с Дэфни. Пожалуйста, мамочка занята. – Она близка к тому месту, где живет черная дрянь, ближе, чем ей хочется, к тому, чтобы сильно шлепнуть дочь по лицу. Она готова отправить их обоих в преисподнюю «Фишер-Прайс»
[11] и тут улавливает еще один внутренний взгляд: Мама одета в тряпье, сношенное и прогнившее, как взлохмаченные пряди обмотки мумии, и сидит она, наподобие Шекспирова короля, на троне, сработанном из ободранных от коры веток деревьев и подвешенном в пылающем цилиндре бело-голубого света. На голове у нее либо рога, либо телевизионная антенна. Она поднимает ссохшееся свое тело, вот-вот заговорит… Виденье это чересчур ужасно, нельзя его созерцать. Ро откручивает оба крана и дает воде омыть ей руки.
