Они миновали крупный лесозаготовительный лагерь, широкие прокосы почвы содраны и оголены, на речной берег нисходят языки жидкой грязи, рев дизельных двигателей – то громадные желтые машины продолжали жевать дальние челки леса, па́сти современной цивилизации пожирали вкусную древесину, растения, насекомых, птиц, млекопитающих. Катер пыхтел себе дальше и к полудню выбрался на зеркальную поверхность озера до того чистого, такого спокойного, что оно могло бы оказаться куском самого́ неба, рухнувшим на землю прямо посреди экваториальных джунглей. Берег был непроницаемой стеной зарослей, изящная пальма нипа с любопытством клонилась над стеклянистым озером; ход катера сопровождался щебечущим эскортом пресноводных дельфинов, оголтело куролесивших в его кильватерной струе. Страна нескончаемого чуда. Суденышко пристало к местечку под названием Танджун-Панджой – идиллическому открыточному симулякру подлинной племенной деревни, базовому узлу «Туристических путешествий Джимми Суна в первобытный мир»: зажиточные банды сбитых с панталыку западных людей носятся вверх и вниз по реке, чтобы быстренько отведать архаического человека. Управляющий в гостинице их предупреждал, их предупреждали Хэррелсоны – не тратьте время или деньги на этот азиатский аналог потемкинской деревни, проезжайте мимо. Единственный оставшийся длинный дом, некогда жилище для более чем двадцати семейств, нынче сохранялся лишь как прибыльный музей культуры и театр, в котором довольно скучающие члены племени кенья наряжались в живописные дедовские облачения и гарцевали перед камерами купивших билеты посетителей. Сейчас кенья жили в отдельных зданиях, выстроившихся аккуратными укромными рядами предместных коробок, один дом на одну семью, в соответствии с кампанией принудительной модернизации, проводимой нынешним правительством, с полным доступом в высокотехничный, массово-потребительский порядок будущего, требующий расчленения общественного тела на все меньшие и меньшие куски, все более и более зависящие от структур контроля. Община систематически разламывалась на обособленных индивидов, а затем сами эти индивиды – на борющиеся друг с другом фрагменты смятения и желания, на модульные «я», взаимозаменяемые блоки для новых взаимозаменяемых людей тысячелетия масс. И покуда даже самое рудиментарное ощущение целостности угасало до полного отмирания, жизненная сила целой культуры обрабатывалась ради потехи и денег. Так поздно в нашу эпоху – старая, старая история. Насколько далеко в глубь страны следовало продавиться, чтобы избежать зрелища подобного людоедства?
Они стояли у лееров, разглядывая крашеные бунгало с крышами из гофрированного железа, оберегающие пальмы, огороды, сельских актеров в традиционном платье, бродящих по ухоженным земляным тропкам, словно костюмированная массовка в «Колониальном Уильямсбурге»
[108], на сувенирном киоске – традиционная ярко-желтая вывеска «Кодака», – и тут со стороны длинного дома донесся барабанный бой. Начиналось двухчасовое представление.
– Сойдем на берег, оттянемся и потанцуем? – спросила Аманда.
– «Никогда не выходи из лодки»
[109], – ответил Дрейк, и от того, что знаменитая реплика из вымышленного кино прозвучала в сообразном воздухе этого настоящего места, оба они рассмеялись, уровни самосознания, обслуживающие современное путешествие вроде вот этого, числом и затейливостью были поистине пиранезийскими, уместный диалог уже произнесся, изображения уже сняты, неистасканное переживание не по сценарию практически вымерло, и ты оставался в лучшем случае бродить в знакомой путанице искажающих зеркал – если только где-то впереди живые кольца этой реки не сносили вниз и прочь из этой комнаты смеха.
Аманда заметила отражающую луну спутниковой тарелки, вставшую на дыбы над дальним рисовым гумном.
– Как ты думаешь, у них есть телефон? – поинтересовалась она.
– Нет, – ответил Дрейк, – а если и есть, ты никуда звонить не будешь.
– Но ты же сам слышал, что сказал Бэрри, – стояла на своем она. Бэрри Стоун был ее агентом в «Глобальном управлении артистами», его уверенный голос с безуминкой пронзил двенадцать тысяч миль ершистой статики, чтобы ворваться ей в ухо во время вчерашней обязательной телефонной проверки ее автоответчика дома в Л.-А.:
– Аманда, чаровница, я знаю, ты отслеживаешь, поэтому придержи-ка кокосик свой, я тебе такое быстренько скажу, только что мне звякнул Ричи Холдермен, который говорит, что Треллис – ты же помнишь Треллис, помощницу Лемминга? – она говорит, что тебя всерьез обсуждают на крупную роль в «Тупике», это Леммингов эпос о сенаторе, который насилует и убивает собственную мать. Ты играешь легавую. Я сказал Треллис, что с твоими внешними данными и твоим талантом обсуждение не может занять дольше пяти секунд, но решения пока нет, ты же знаешь «Уорнеров». Притащите мне духовое ружье. Из окна в здешнем кабинете – я б мог даже открыть его, поднатужившись, – я думаю, мне удастся загнать ядовитую стрелку на съемочную площадку на задах «Юниверсала». Ладно, пора бежать. Привет Дрейку. Держите там пудру сухой, оба, или что там нельзя мочить.
– Да, – согласился Дрейк, – это чудесно, ты заслуживаешь роль, но отсюда ты ж с этим ничего поделать не можешь, и пока мы не вернемся, я не желаю иметь у себя в голове ничего делового. Эта поездка должна была служить шербетом, мы очищаем нёбо перед следующей переменой блюд.
– А если б Небец звонил насчет твоего проекта «Мистер Смит летит на Плутон», проповеди бегали бы по другой дорожке.
– Аманда.
– Да? – ответила она, как самая сообразительная ученица в классе.
– Так что, – произнес капитан катера, неожиданно подошедший к ним сзади, – мистер и миссис готовятся насладиться возможностями Танджун-Панджоя?
– Нет, – ответил Дрейк.
Капитан рассмеялся. Человеком он был крупным, с маленькой головой и ртом, гордо полным золотых зубов, которые никак не мог перестать выставлять напоказ.
– В Танджун-Панджое все сходят на берег.
– Мы не как все.
– У них телефон есть? – спросила Аманда.
Капитан засмеялся.
– Мы желаем ехать дальше, – пояснил Дрейк. – Туда, где нет телефонов.
– А, – произнес капитан. – Понимаю. Американские охотники за головами. – Он рассмеялся. – Хотят доехать в улу.
– Да, – согласился Дрейк, – мы они самые.
– Ладно, – произнес капитан, – ладно. – Отходя, он засветил своим странным пассажирам знак мира.
– Что значит улу? – спросила Аманда.
