– Но послушайте, – произнес человек, чьего имени Джонсон не знал никогда, не было у него желания знать, – я намеревался предупредить соседей, но все это произошло довольно внезапно. Они должны были начать съемки еще через две недели.
– И сколько здесь пробудут?
– Три дня.
Джонсон не сводил с него пристального взгляда.
– Пять максимум.
– И как мне добираться домой, пока у вас тут веселье?
– Между дублями, – сказал мужчина. – Тогда они пропускают машины. Они люди разумные. Вообще-то бо́льшую часть времени можете перемещаться, как вам вздумается. Но довольно-таки завораживает, должен вам признаться, наблюдать, как вся эта публика тут суетится, в основном, ничего не делая, или просто стоит и делает еще меньше.
– Тишина, пожалуйста! – крикнула молодая женщина в мегафон на батарейках. На шее у нее висел секундомер, а в другой руке она держала рацию. – Камера, – сказала она.
– И – мотор, – распорядился кто-то еще спокойным незвукоусиленным голосом. Тогда все притихли, выжидательно повернулись в одну сторону, словно овцы, пасущиеся в поле. Последовал затянувшийся миг затаенного дыхания, в который ничего не происходило. И продолжало не происходить. Но никто не шевелился, никто не двигался. Вдруг теперь закрытая парадная дверь с грохотом распахнулась, и из нее вынесся неистовый мужчина в драной футболке и джинсах – и рванул по склону газона. За ним гналась женщина с растрепанными волосами и кровью на лице. На бегу она размахивала пистолетом в руке. Они выбежали на улицу, камера двигалась по рельсам с ними вместе. Женщина что-то закричала, затем разок выстрелила из пистолета, и мужчина рухнул ниц на мостовую. Никто не шевельнулся. Никто не дышал. – Снято! – крикнул неусиленный мужской голос. Его владелец сидел в складном кресле, очки сдвинуты на розовый лоб. Выглядел он, как судебный адвокат, у которого день не заладился.
Тут из толпы зевак раздался знающий, неизменно гнусавый юношеский голос истинного синефила:
– Вполне напоминает знаменитую последнюю сцену в «Убийцах» 1964 года. Помните? «Дама, у меня нет времени», – говорит сам подстреленный в брюхо Ли Марвин, после чего засаживает этой суке Энжи Дикинсон
[140] из пистолета с глушителем размером с консервную банку, вываливается из приличного дома в предместье, схаркивает комок крови на дорожку и замертво падает на тротуаре, а портфель у него распахивается, и все деньги, за которыми он так гонялся, разметывает по ветру, что само по себе, конечно, напоминает заключительную сцену в «Сокровищах Сьерра-Мадре». Очень симпатично. Здоровское кино. А также, кстати, последняя картина, в которой снялся Роналд Рейган перед тем, как уйти в политику. Он играл злобного жулика
[141]. Без комментариев.
Камеру перетащили на тележке по рельсам назад, актеры сбились с режиссером в кучку, затем вновь ушли в дом. Немного погодя кто-то снова крикнул:
– Камера, – и передняя дверь с грохотом распахнулась, и так далее, и тому подобное. И опять. И еще раз. И для тех, кто смотрел из-за ограждения, от одного повтора к другому, казалось, нет никакой разницы.
– Может, пусть лучше бы ему пристрелить ее, – предложил Джонсон.
– Может, пусть лучше снимут кино, где вообще не стреляют, – произнес кто-то еще.
– Такое уже сняли, – сострил Джонсон. – Называется «Фантазия»
[142].
Пока готовили пятый дубль, кто-то из съемочной группы в черной летчицкой куртке из атласа с названием «Костер тщеславия»
[143], вышитым на спине, подошел туда, где Джонсон и его сосед с веселой озабоченностью наблюдали, как троица затурканных гримеров накладывает дополнительные слои крови на уже и без того изгвазданное лицо одной гримасничающей актрисы. Высокопарно он известил Джонсона, что его желает видеть первый помреж.
– Как это? – осведомился Джонсон. – Куда-то идти, чтоб помереть первым? Или первым помер уже он?
– Пойдемте со мной.
Первым Помрежем оказался худосочный напыщенный пацан лет под тридцать, носящий звание «первого ассистента режиссера». С первого же взгляда Джонсон определил, что он выеб обеих симпатичных молодых женщин со свистками и прочими серебряными штуковинами, соблазнительно болтавшимися у них на гибких шеях, кто заботливо хлопотал вокруг кресла Помрежа, словно камеристки, кем вообще-то и были. В волшебном предприятии современного кинопроизводства даже самомалейший служитель в самом конце финальных титров был осенен касанием ослепительной волшебной палочки медиатехнологии, искуплен ею и озарен; здесь каждый был рыцарем.
– Я наблюдал за вами, – произнес Первый Помреж.
– Да ну?
– Ну да. У вас интересное лицо. Вы интересно держитесь. – Он поднял взгляд на своих девушек, и их блестящие послушные головы согласно закивали.
Джонсон ничего не ответил. Он ждал, что будет дальше. Помреж взирал на него так, словно настал его черед выдать отклик. Джонсон пялился в ответ.
– Послушайте, – наконец произнес Помреж, – как вам понравится сниматься в кино?
Джонсон помолчал, учтиво ожидая, не последует ли чего-либо еще. Не последовало.
– Вы сделаете из меня звезду?
Помреж вновь глянул вверх еще раз проверить, наслаждаются ли его ассистентки этим маленьким диалогом так же, как он сам.
– Нет, не вполне – однако, эй, кто знает, в этой индустрии все лотерея, кто ж знает, насколько далеко вы зайдете. Я хочу поговорить об этом с Брайаном… – еще один красноречивый взгляд, – … но думаю, вы могли б сгодиться для нашего следующего проекта. У вас внешность что надо. Когда-нибудь прежде вообще играли?
Джонсон перехватил взгляд одной девушки, украдкой изучавшей его. Улыбнулся.
– Всего лишь обычно, повседневно, – ответил он.
– Да, «Актерская студия» жизни
[144]. К нам оттуда пришли кое-кто из лучших людей. В общем, слушайте, я вам вот что предлагаю. Называется «Притупленный». Картина про легавых. Элитное мультикультурное подразделение особо подготовленных сотрудников просачивается в международную банду наркоторговцев и профессиональных наемных убийц. Бах, бум, трах. Публике все мало. Как я уже сказал, мне нравится, как вы держитесь. Я б хотел, чтоб вы попробовались на роль.
