Но с того самого момента, как мистер Шеп впервые осознал (не как сведения, почерпнутые из книг, но как истины, постигаемые интуитивно) всю отвратительность своего занятия, и дома на окраине, куда он возвращался на ночь (его вида, и типа, и претензий), и даже собственной повседневной одежды, – с этого самого момента он отозвал от повседневности свои грезы, фантазии, амбиции – собственно, все, кроме того материального мистера Шепа, который носил сюртук, покупал билеты, учитывал денежный оборот и, в свою очередь, учитывался статистикой. Та часть души мистера Шепа, что принадлежала жрецу и поэту, никогда не ездила ранним поездом в Сити.
Поначалу он предавался игре воображения и в грезах своих проводил день за днем в полях и у рек, и нежился под солнцем в южных краях, там, где оно сияет над миром особенно ярко. Затем он напридумывал себе там бабочек; а после того – задрапированных в шелка людей и храмы, возведенные ими в честь богов.
Со стороны заметно было, что мистер Шеп молчалив, а порою даже и рассеян, но на его обращении с покупателями это не сказывалось – с ними мистер Шеп вел себя столь же обходительно, как и прежде. Так он грезил целый год, и, по мере того как он грезил, фантазия его набирала силу. Он все еще почитывал в поезде газеты за полпенса, все еще обсуждал преходящую тему минувшего дня, все еще голосовал на выборах – хотя некая часть Шепа там уже не участвовала, он уже не вкладывал во все это душу.
Год прошел приятно, воображение до сих пор было для мистера Шепа внове и зачастую обнаруживало много всего прекрасного там, куда устремлялось, на юго-востоке, у границы сумерек. Мистер Шеп, с его практичным, логическим складом ума, частенько говаривал: «Зачем мне платить два пенса в Электрическом кинотеатре
[26], если я и без него способен увидеть все, что угодно?» Все его поступки были в первую очередь абсолютно логичны; знакомые всегда отзывались о Шепе как о «здравом, трезво мыслящем, рассудительном человеке».
В тот самый значимый день своей жизни мистер Шеп, как обычно, поехал в город ранним поездом, чтобы продавать покупателям внушающие доверие товары, в то время как душа Шепа странствовала в фантастических землях. А пока он шагал от станции, вполне проснувшийся, пусть и погруженный в грезы, его внезапно осенило: а ведь настоящий Шеп – не тот, кто идет на работу в черной безобразной одежде, но тот, кто бродит по опушке джунглей близ бастионов древнего восточного города, что отвесно воздвиглись над песками, – бастионов, на которые одной вечной волной накатывает пустыня. Мистер Шеп привык думать, что город называется Ларкар. «В конце концов, фантазия так же реальна, как и тело», – с несокрушимой логикой утверждал он. А ведь это опасная теория.
Мистер Шеп осознавал всю ценность и важность методичности для той, другой жизни, которую он вел, – в точности как и в Бизнесе. Он не позволял фантазии улетать слишком далеко, пока она досконально не изучит ближних окрестностей. В частности, мистер Шеп избегал джунглей – он не боялся повстречаться там с тигром (в конце концов, они же ненастоящие), но вдруг там таятся существа еще более странные! Он медленно возводил Ларкар: бастион за бастионом, и башни для лучников, и медные врата, и все такое прочее. А затем однажды он заключил – и совершенно справедливо! – что облаченные в шелка люди на улицах, их верблюды, их товары из Инкустана и сам город – все это порождение его воли; и мистер Шеп объявил себя царем. С тех пор он улыбался, когда прохожие на улицах не снимали пред ним шляпу, пока шествовал он от станции на работу; но он был достаточно практичен, чтобы понимать: лучше не заговаривать об этом с теми, кто знает его только как мистера Шепа.
И вот, воцарившись над городом Ларкар и всей пустыней, что простиралась на восток и на север, он отправил фантазию в пределы более дальние. Взяв с собою полки стражи верхом на верблюдах, он выехал из Ларкара под перезвон крохотных серебряных колокольчиков на верблюжьих шеях – и добрался до иных, далеких городов на желтых песках: высоко вознеслись под солнцем их ясно-белые стены и башни. И вступал он в ворота вместе со своими тремя облаченными в шелка полками: бирюзовый полк стражи верхом на верблюдах ехал по правую его руку, а зеленый полк по левую, а лиловый – впереди. Прошествовав по улицам очередного города, понаблюдав за обычаями его жителей, полюбовавшись, как солнечный свет играет на башнях, мистер Шеп провозглашал себя царем и в воображении своем устремлялся дальше. Так ехал он от одного города до другого, от страны к стране. И хотя мистер Шеп был весьма дальновиден, сдается мне, не учел он стремления к мировому господству, что зачастую подчиняет себе царей; вот так случилось, что, когда первые несколько городов распахнули свои сверкающие врата и увидел он, как жители повергаются ниц пред его верблюдом, как копейщики на бессчетных балконах приветствуют его ликующими возгласами, как выходят жрецы, дабы воздать ему почести, он – тот, кто в привычном мире не обладал и малой толикой власти, – сделался неблагоразумно ненасытен. Он дал волю фантазии – пусть себе мчится во всю прыть! – и отказался от методичности; едва воцарялся он в какой-либо земле, как уже стремился расширить ее границы; так углублялся он все дальше и дальше в незнаемые, нехоженые пределы. Мистер Шеп настолько сосредоточился на этом стремительном продвижении через страны, не вписанные в анналы истории, и через города с бастионами настолько фантастическими, что хотя обитали в них люди из плоти и крови, однако ж враг, коего страшились они, был и не то, и не это; с таким изумлением взирал мистер Шеп на врата и башни, неведомые даже искусству, и на скрытный народ, заполонивший извилистые, запутанные улочки, чтобы признать в нем сюзерена, – что все это начало сказываться на его способностях к Бизнесу. Он понимал не хуже любого другого, что его фантазия не сможет править этими прекрасными землями, если тот, другой Шеп, при всей своей незначительности, не накормлен досыта и не имеет крыши над головой, а крыша над головой и еда – это деньги, а деньги – это Бизнес. Он допустил ошибку, словно азартный игрок, продумывающий сложные комбинации, но не учитывающий алчность человеческую. Однажды его фантазия, устремившись в путь поутру, достигла города, прекрасного, как рассвет: в его переливчатой стене сияли золотые врата, да такие громадные, что сквозь решетку текла река и, когда распахивались створки, влекла внутрь исполинские парусные галеоны. Оттуда, танцуя, вышли музыканты и заиграли мелодию, что разнеслась по всем стенам; тем утром мистер Шеп – Шеп, физически находившийся в Лондоне, – позабыл про поезд, идущий в центр.
Еще год назад он и не думал ничего такого воображать; стоит ли удивляться, что все эти чудеса, впервые открывшиеся его фантазии, сыграли злую шутку с памятью даже такого здравомыслящего человека? Мистер Шеп вообще перестал читать газеты и утратил всякий интерес к политике; его все меньше и меньше занимало происходящее вокруг. И вот он снова опоздал на злополучный утренний поезд, и в фирме его сурово отчитали. Но мистеру Шепу было чем себя утешить. Разве не ему принадлежали Аратрион, и Аргун Зеерит, и все равнинные побережья Оуры? А пока фирма выражала свое недовольство мистеру Шепу, его фантазия наблюдала за неспешно движущимися точками на фоне заснеженных полей – то долгими, тяжкими путями брели яки, нагруженные данью; его фантазия видела зеленые глаза горцев, что так странно поглядели на Шепа в городе Нит, куда вступил он через врата пустыни. Однако ж логика его не покинула; мистер Шеп хорошо понимал, что его странные подданные на самом деле не существуют, но он куда сильнее гордился тем, что создал их в своем уме, нежели тем, что просто-напросто ими правит; так в гордыне своей он ощущал себя больше, нежели царем, а кем, он даже не смел и думать! Он вошел в храм города Зорра и постоял там немного в одиночестве: когда он вышел, все жрецы пали перед ним на колени.
