Небо посветлело, близился восход, казалось, пираты ничего не успевают. Но вот встало солнце – и оказалось, что осталось лишь одно, последнее дерево, вся тяжелая работа была выполнена под покровом ночи, а теперь по-быстрому доделали все по мелочи, вот только одно гигантское дерево еще стояло. И тут шлюпка подала сигнал: враги идут. На рассвете арабы помолились – и снялись с лагеря. Шард немедленно приказал подняться на борт всем, кроме тех десятерых матросов, которым поручил последнее дерево; но до «Стреляного воробья» надо было еще добежать, а арабы двинулись в наступление минут за десять до того, как пираты добрались до корабля. Шард погрузил на борт шлюпку – это заняло пять минут; поднял паруса, притом что рук не хватало – на это ушло еще пять минут, и медленно стронулся с места.
Ветер постепенно слабел, и к тому времени, как «Стреляный воробей» добрался до опушки той части леса, через которую Шард проложил просеку, арабы были от него в каких-нибудь пяти морских милях. Шард уже прошел полмили на восток – конечно, это следовало сделать еще ночью, дабы ждать наготове, но у капитана не нашлось ни времени, ни людей, – и, признаться, ни о чем другом, кроме тех двадцати деревьев, он просто не думал. Шард свернул в лес; арабы были прямо за кормой. Заметив маневр «Стреляного воробья», они прибавили скорости.
– Ход десять узлов, – отметил Шард, наблюдая за неприятелем с палубы.
«Стреляный воробей» делал не больше полутора, ведь под сенью деревьев ветер дул слабо. Однако поначалу все шло хорошо. Впереди как раз рухнуло здоровущее дерево, и десятеро пиратов ретиво распиливали ствол.
И тут Шард углядел ветку, которую на своей карте не пометил, однако она того гляди зацепила бы верхушку грот-мачты. Он тут же встал на якорь и послал матроса устранить препятствие: тот перепилил ветку наполовину и довершил дело пистолетным выстрелом; но арабы были уже в трех морских милях за кормой. Шард повел корабль по лесу и через четверть мили добрался до десятерых лесорубов и до треклятого дерева; но, чтобы колеса прошли, от пня надо было отпилить еще один здоровенный боковой корень. Шард приставил к работе всех своих матросов, а тем временем арабы приблизились на расстояние выстрела. Но пушку требовалось сперва установить. Не успели враги навести орудие, как Шард уже снялся с якоря. А вот если бы арабы атаковали сразу, все могло бы обернуться по-другому. Видя, что «Стреляный воробей» снова движется полным ходом, арабы приблизились на расстояние трех сотен ярдов и там установили две пушки. Шард наблюдал за ними от кормового орудия, но стрелять не стрелял. Пираты отошли на шесть сотен ярдов, прежде чем арабы смогли открыть огонь; выстрелили они слишком рано, и обе пушки промахнулись. И тут Шард и его веселые молодцы завидели воду – впереди, в каких-нибудь десяти фатомах
[44]. Тогда Шард зарядил кормовое орудие картечью вместо ядер, и в тот же самый миг арабы верхом на верблюдах поскакали в атаку: потрясая длинными копьями, они мчались галопом через лес. Шард передал руль Смердраку и встал у кормового орудия; арабы были уже в пятидесяти ярдах от корабля, а Шард все не стрелял; почти все его люди с мушкетами выстроились тут же, на корме. Копья в руках у всадников верхом на верблюдах разительно отличались от мечей, которыми сражались наездники верхом на лошадях: копьями можно было достать до людей, стоящих на палубе. Наконечники копий щетинились грозными зубцами; они уже едва не тыкались пиратам в лицо, когда Шард наконец дал залп – и в тот же самый миг «Стреляный воробей» с его сухим, растрескавшимся под солнцем килем, торчащим в воздухе, прыгнул с высокого берега реки Нигер вперед, словно ныряльщик. Картечь ударила куда-то в кроны деревьев, волна захлестнула нос и окатила корму, «Стреляный воробей» качнулся и выпрямился – он вернулся в родную стихию.
Веселые молодцы растерянно оглядывали влажную палубу и свою промокшую насквозь одежду.
– Вода, – благоговейно выдохнули они.
Арабы проехали немного через лес следом за «Стреляным воробьем», но когда обнаружили, что теперь они оказались под прицелом не одной только кормовой пушки, но всех бортовых орудий и осознали, что корабль на плаву еще менее уязвим для всадников, нежели на берегу, они отказались от мысли о мести и утешились текстом из своей священной книги, в котором говорится, что в иные времена и в иных местах врагам нашим уготованы страдания сообразно пожеланиям нашим.
Тысячу миль прошел «Стреляный воробей» по течению реки Нигер на пути к морю; порою подгонял его и ветер. Поначалу Нигер слегка изгибается на восток, а потом к югу, пока не достигнет Акассы
[45] и открытого моря.
Я не стану вдаваться в подробности о том, как пираты ловили рыбу и уток, как случалось им пограбить деревню-другую и как добрались они наконец до Акассы, – я уже довольно всего порассказал о капитане Шарде. Вообразите себе, как они приближались к морю, все эти отпетые злодеи – приближались с тем чувством, какое мы испытываем по отношению к нашему королю, нашей стране или нашему дому, и любовь эта пылала у них в груди не менее жарко, нежели наши чувства в нас, – то была любовь к морю. Вообразите, как они подходили все ближе и ближе, и вот уже появились морские птицы, и почудилось пиратам, будто повеяло морским бризом, и все снова запели песни – как не певали вот уже много недель. Вообразите, как снова закачались они наконец на соленых волнах Атлантики.
Довольно всего порассказал я о капитане Шарде и боюсь утомить тебя, о мой читатель, если и дальше поведу речь о таком отпетом злодее. Да и сам я, признаться, притомился в уединении своем на вершине башни.
И однако ж, сдается мне, что историю эту поведать следовало. Проделать такой путь почти по прямой на юг от окрестностей Алжира до Акассы на корабле, который мы сегодня сочли бы всего-навсего яхтой, – да вдохновит это молодежь на подвиги!
Гарантия для читателя
С тех пор как я записал для твоей пользы, о мой читатель, от слова и до слова эту длинную повесть, услышанную в таверне у моря, я успел попутешествовать по Алжиру и Тунису, да и по самой Великой пустыне. Многое из того, что повидал я в тех краях, вынуждает меня поставить под сомнение рассказанную моряком историю. Для начала, от пустыни до побережья сотни и сотни миль, а на пути встречаются горы – причем куда чаще, чем тебе кажется, – вот, например, Атласские. Конечно, не стоит исключать, что Шард, возможно, прошел через Эль-Кантару
[46] по древней верблюжьей дороге; или через Алжир и Бу-Сааду
[47] и по горному перевалу Эль-Финита-Дем, хотя даже для верблюдов это путь не из легких (не говоря уже о корабле, запряженном волами), посему арабы называют его Финита-Дем – Кровавая Тропа.
Я бы не стал обнародовать эту историю в печати, чтобы ненароком не ввести тебя в заблуждение, о мой читатель, – если бы моряк, ее рассказавший, был трезв; но, посмотрим правде в глаза, такого за ним не водилось, как я лично удостоверился: «in vino veritas»
[48] – гласит добрая старая пословица, и не было у меня оснований усомниться в его словах, разве что пословица лжет.
