– С каких пор находится здесь этот камень?
Ответ обрушился на его надежды, словно град на яблоневый цвет.
– Камень здесь, и, хотим мы того, не хотим ли, приходится с этим мириться.
Неожиданность ответа потрясла Алверика: когда же юноша понял, что разумные вопросы об определенных предметах не принесут ему логичного ответа, он отчаялся получить практические сведения, что направили бы его на верный путь в столь фантастическом путешествии. Потому до самого вечера Алверик бродил неподалеку от восточной стены хижины, наблюдая унылую равнину, но ничего-то на ней не менялось и не двигалось: бледно-голубые вершины так и не появились, Эльфландия не хлынула назад. И вот наступил вечер, и каменные глыбы замерцали тусклым светом в лучах заходящего солнца и потемнели, едва солнце село: камни менялись так, как меняется все на Земле – но отнюдь не силою чар Эльфландии. Тогда Алверик решил отправиться в дальнюю дорогу.
Молодой человек вернулся в хижину и объявил кожевнику, что ему необходимо закупить много припасов: столько, сколько сможет унести. За ужином они порешили, что́ именно Алверику следует взять с собою. Старик пообещал на следующий день обойти соседей, рассказал, что добудет у каждого, посулил и еще немного, ежели Господь пошлет удачу его тенетам. Ибо Алверик вознамерился идти на восток до тех пор, пока не отыщет утраченную землю.
Алверик лег спать рано и проспал допоздна, пока усталость долгой погони за Эльфландией не оставила его окончательно: старик разбудил гостя, вернувшись с обхода силков. Всю добычу кожевник сложил в горшок и подвесил горшок над огнем, пока Алверик завтракал. Все утро кожевник бродил от дома к дому, навещая всех соседей, что жили на небольших хуторах у края ведомых нам полей; у одних он разжился солониной, у кого-то добыл хлеба, еще у кого-то – головку сыра; и с тяжелой ношей своей вернулся к дому, когда настало время готовить обед.
Все припасы, что с трудом дотащил до дому старик, Алверик сложил в заплечный мешок, а часть затолкал в котомку; он наполнил свою флягу и, помимо нее, еще две, сшитые кожевником из широких шкур; ибо в пустынной земле Алверику не встретилось ни одного ручья. Снаряженный таким образом, юноша удалился от хижины на некоторое расстояние и снова оглядел равнину, с которой отхлынула Эльфландия. Алверик вернулся назад удовлетворенный: запасов, что он мог унести с собою, должно было хватить на две недели.
Вечером, пока старик готовил жаркое из белок, Алверик снова стоял у той стены хижины, где не было окон, не отводя взгляда от унылой земли, не теряя надежды увидеть, как из-за облаков, что окрашивались в яркие цвета под лучами заката, появятся безмятежные бледно-голубые горы – но так и не увидев заветных вершин. И вот солнце село; на том и закончился октябрь.
На следующее утро Алверик сытно позавтракал в хижине; затем взвалил на спину тяжелый мешок с припасами, заплатил хозяину и отправился в путь. Дверь хижины выходила на запад; старик учтиво проводил гостя до дверей, повторяя «Бог в помощь» и «доброго пути», однако упрямо не пожелал обойти дом кругом и поглядеть вслед уходящему на восток; впрочем, он и говорить об этом путешествии так и не пожелал; казалось, для него существовали только три стороны света.
Яркое осеннее солнце стояло еще совсем низко над горизонтом, когда Алверик, с мешком через плечо, с мечом за поясом, покинул пределы ведомых нам полей и оказался в той земле, откуда Эльфландия отступила и к которой ничто более не приближалось. Боярышник воспоминаний, встреченный им накануне, уже увял; песни и голоса прошлого, что прежде нарушали безмолвие этой земли, угасли и звучали теперь чуть слышно, словно вздохи; их словно бы стало меньше, будто некоторые уже стихли либо ценою невероятных усилий вернулись в Эльфландию.
Алверик шел весь день, исполнен бодрости и сил, как всегда бывает в начале пути; это помогало страннику идти вперед, хотя обременяла его немалая ноша: и запасы провизии, и огромное одеяло, наброшенное на плечи, словно тяжелый плащ; помимо этого, скиталец нес с собою дрова для костра и посох в правой руке. Воистину, нелепую фигуру являл собою Алверик: с посохом, мешком и мечом; но одна-единственная мысль вела его, вдохновляла и дарила надежду – а подобные люди всегда кажутся странными.
Алверик остановился в полдень, чтобы поесть и набраться сил, а затем снова медленно двинулся вперед и шел, пока не наступил вечер; но даже тогда страннику не удалось отдохнуть, как он намеревался; ибо, когда вдоль восточного горизонта сгустились и заклубились сумерки, Алверик то и дело поднимался с места, где устроился было на покой, и проходил еще немного вперед – поглядеть, а не это ли густая, плотная пелена, что ограничивает ведомые нам поля, отделяя их от Эльфландии. Но всякий раз то оказывались земные сумерки, и вот наконец вышли звезды – все до одной знакомые звезды, те, что глядят на Землю. Тогда Алверик прилег среди этих неровных, не покрытых мхом камней, подкрепился хлебом и сыром и утолил жажду; когда же на равнине повеяло ночным холодом, юноша развел костерок из скудных запасов дров, устроился поближе к огню, завернувшись в одеяло и плащ, и, еще до того как угли догорели, крепко уснул.
И вот наступил рассвет, в котором не слышалось ни пения птиц, ни шелеста листьев и трав; в мертвом безмолвии наступил ледяной рассвет; и ничего на всей этой равнине не приветствовало возвращение солнца.
Если бы вечная тьма пала на эти острые камни, оно было бы лучше, подумал Алверик при виде того, как тускло поблескивают их бесформенные груды; теперь, когда Эльфландия исчезла, тьма казалась желанной. И хотя уныние расколдованного края проникло в душу странника вместе с рассветным холодом, пламенная надежда в душе его все не гасла и, едва дав Алверику время подкрепиться подле остывшего черного круга одинокого костра, вновь погнала его вперед, на восток, по каменистой равнине. Все утро Алверик шел и шел, не встретив по пути ни травинки. Золотые птицы, что видел он прежде, давно уже улетели в Эльфландию, а птицы наших полей и все ведомое нам живое избегали угрюмой пустоши. Алверик шагал в полном одиночестве: вот так, одни, люди мысленно возвращаются к памятным местам; только вместо того, чтобы оказаться в памятных местах, юноша скитался в земле, вовсе утратившей волшебную красоту. Ноша скитальца стала чуть легче, чем накануне; однако брел он устало, ибо утомление предыдущего дня уже давало о себе знать. В полдень Алверик остановился и долго отдыхал, а затем снова двинулся в путь. Бесчисленные каменные глыбы сливались перед странником в сплошной ковер, что раскинулся до самого горизонта, очерчивая небо прерывистой зубчатой линией; за весь день бледно-голубые горы так ни разу и не показались. Вечером Алверик снова развел костер: запас дров быстро убывал. Язычки пламени – только они одни и тянулись вверх на этой пустоши – почему-то усиливали чудовищное чувство одиночества. Юноша сидел у огня и думал о Лиразели, и упрямо не желал расстаться с надеждой, хотя для того, чтобы убить всякую надежду, хватило бы одного взгляда на каменные глыбы: хаотические очертания скал вобрали в себя нечто от равнины, их породившей, и недвусмысленно намекали на то, что пустоши не будет конца.
Глава XIII. Скрытный кожевник
Прошло много дней, прежде чем тоскливое однообразие скал убедило Алверика, что каждый новый день его путешествия похож на все предыдущие и что, сколько бы странник ни шел, прерывистая линия горизонтов, сменявших друг друга унылой чередою, останется прежней, а бледно-голубые горы так и не покажутся. Уже десять дней брел Алверик по каменистой равнине; двухнедельный запас провизии все таял и таял; и вот наступил вечер, когда Алверик наконец понял, что, ежели он пойдет дальше и так и не увидит вскорости гряды эльфийских гор, он погибнет от голода. Потому он поужинал, сберегая каждую крошку, – в темноте, ибо запас топлива для костра давно уже иссяк, – и отказался от надежды, что вела его вперед. И как только на небе зажегся первый луч, указавший страннику, где находится восток, Алверик доел скудные остатки ужина и пустился в долгий, изнурительный путь обратно к полям людей, по камням, что казались еще более твердыми и острыми, потому что теперь Эльфландия оставалась у странника за спиною. На протяжении всего этого дня Алверик почти не ел и не пил, и к тому времени, как настала ночь, у него еще сохранилось достаточно еды на четыре дня.
