И вот однажды вечером, на окраине Земли, на дикой и неухоженной вересковой пустоши, сбегавшей вниз до самой каменистой равнины, где отряд встал лагерем, Алверик увидел некую особу в ведьминской шляпе и плаще, что подметала пустошь метлой. При каждом взмахе метлы вересковая пустошь отступала от ведомых нам полей все дальше и дальше, к каменистой равнине, на восток, в сторону Эльфландии. При каждом могучем взмахе ветер относил огромные клубы сухой черной земли и песка в сторону Алверика. Алверик покинул свой жалкий лагерь, направился к женщине, остановился подле и стал следить за тем, как она подметает; но все с тем же рвением предавалась она своему усердному занятию и, скрытая облаком пыли, удалялась от ведомых нам полей, подметая и подметая на ходу. Однако вскоре особа сия подняла взгляд (занятия своего, впрочем, не прерывая) и поглядела на Алверика, и странник узнал в ней ведьму Зирундерель. Спустя столько лет снова увидел он ведьму, она же приметила под развевающимися лохмотьями плаща тот самый меч, что некогда отковала для него на своем холме. Кожаные ножны не могли скрыть от глаз Зирундерели, что перед нею – тот самый меч, ибо она узнала привкус магии, что поднимался от меча неуловимой струйкой и разливался в вечернем воздухе.
– Матушка ведьма! – воскликнул Алверик.
И ведьма низко присела в реверансе, невзирая на то что обладала магической силой и невзирая на то что годы, канувшие в никуда еще до отца Алверика, весьма ее состарили; и хотя многие в Эрле к тому времени позабыли своего правителя, однако Зирундерель не забыла.
Алверик спросил ведьму, что делает она тут с метлой, на вересковой пустоши, в преддверии ночи.
– Подметаю мир, – отозвалась ведьма.
И подивился Алверик, гадая, что за негодный сор выметает она из мира вместе с серой пылью: пыль тоскливо кружилась в нескончаемом круговороте, скользя над полями людей и медленно утекая во тьму, что сгущалась за пределами наших берегов.
– Для чего ты подметаешь мир, матушка ведьма? – спросил он.
– Есть в мире много такого, чего быть не должно, – сообщила Зирундерель.
Тогда Алверик печально поглядел на клубящиеся серые облака, что поднимались от ее метлы и уплывали в сторону Эльфландии.
– Матушка ведьма, – спросил он, – могу ли и я покинуть мир? Двенадцать лет искал я Эльфландию, но так и не увидел отблеска эльфийских гор.
Старая ведьма посмотрела на странника сочувственно и перевела взор на меч.
– Он страшится моей магии, – молвила Зирундерель, и нечто загадочное вспыхнуло в глазах ее при этих словах или, может быть, тайная мысль.
– Кто? – переспросил Алверик.
И Зирундерель опустила взгляд.
– Король, – отвечала она.
И поведала ведьма Алверику, что монарх-чародей привык отступать от всего, что однажды одержало над ним верх, и, отступая, отводит прочь все, чем владеет, не терпя присутствия магии, способной соперничать с его собственной.
Но не верилось Алверику, что властелин столь могущественный такое большое значение придает магии, заключенной в его, Алверика, потертых черных ножнах.
– Да уж он таков, – отвечала Зирундерель.
Но по-прежнему не верилось Алверику, что король-эльф заставил отступить Эльфландию.
– Это он может, – заверила ведьма.
Однако и теперь Алверик готов был бросить вызов грозному королю и всей его магической власти; но и колдун, и ведьма упредили его, что, пока при нем волшебный меч, в Эльфландию странник не вступит, а как пройти безоружному через жуткий лес, преградивший путь к чудесному дворцу? Ибо отправиться туда с клинком, откованным на наковальнях людей, – все равно что отправиться безоружному.
– Матушка ведьма, – воскликнул Алверик, – неужели так и не удастся мне снова вступить в Эльфландию?
Неизбывная тоска и горе, прозвучавшие в его голосе, растрогали сердце ведьмы и пробудили в ней магическую жалость.
– Удастся, – отвечала Зирундерель.
В унылом вечернем сумраке стоял там Алверик, предаваясь отчаянию и грезам о Лиразели. Ведьма же извлекла из-под плаща маленькую поддельную гирю, что некогда похитила у булочника.
– Проведи вот этим вдоль лезвия меча, от самого острия до рукояти, – посоветовала Зирундерель, – и клинок окажется расколдован, и король ни за что не узнает меча.
– Но поможет ли мне подобный меч в битве? – вопросил Алверик.
– Нет, – отозвалась ведьма. – Но как только пересечешь сумеречную границу, возьми этот манускрипт и протри им лезвие везде, где касалась клинка поддельная гиря. – Зирундерель снова порылась в складках плаща и извлекла на свет пергаментный свиток с начертанными на нем стихами. – Это зачарует меч снова, – сообщила ведьма.
И Алверик взял поддельную гирю и манускрипт.
– Не давай им соприкасаться, – предупредила ведьма.
И Алверик развел руки как можно дальше.
– Как только ты окажешься по ту сторону преграды, – проговорила Зирундерель, – король может переносить Эльфландию куда угодно, но и ты, и меч останетесь в пределах волшебной страны.
– Матушка ведьма, – проговорил Алверик, – не рассердится ли на тебя король, ежели я все это проделаю?
– Рассердится! – воскликнула Зирундерель. – Рассердится? Он рассвирепеет и придет в самую что ни на есть неуемную ярость, которая не снилась и тиграм.
– Не хотел бы я навлечь это на тебя, матушка ведьма, – промолвил Алверик.
– Ха! – отозвалась Зирундерель. – Мне-то что?
Ночь сгущалась, в воздухе и над болотами разливалась непроглядная мгла, подобная черному плащу ведьмы. Ведьма расхохоталась и отступила в темноту. Очень скоро ночь превратилась в сосредоточие мрака и смеха; ведьмы же Алверик больше не видел.
Тогда Алверик повернул к лагерю на каменистой равнине, на свет одинокого костра.
И едва над пустошью засияло утро и отблеск заиграл на никчемных каменных глыбах, Алверик взял в руки поддельную гирю и осторожно провел ею по лезвию меча с обоих сторон, снимая чары с клинка от острия до рукояти. Проделал он это в шатре, пока остальные спали.
Алверик надеялся скрыть от своих спутников, что ищет помощи, которая берет начало не в бредовых пророчествах Нива и не в откровениях, доверенных Зенду луною.
Однако беспокойный сон безумца не столь глубок, чтобы одержимый Нив не проследил за Алвериком краем хитрого глаза, заслышав, как тихо скребет по лезвию поддельная гиря.
Когда же Алверик втайне проделал это и втайне же был уличен, он окликнул своих спутников, и те явились, и свернули изорванный шатер, и подхватили длинный шест, и подвесили на него свои жалкие пожитки, и Алверик двинулся дальше вдоль края ведомых нам полей, и не терпелось ему оказаться наконец в той земле, что ускользала от него столь долго. Нив и Зенд брели вслед за ним, неся промеж себя шест: с шеста свисали тюки, и лохмотья развевались по ветру.
