Они прошли немного вглубь земли, к домам людей, дабы закупиться съестными припасами; и ближе к вечеру приобрели они необходимое у селянина, живущего в одинокой хижине столь близко от границы ведомых нам полей, что, должно быть, его дом был в видимом мире самым крайним. Там закупили странники хлеба, и овсяной крупы, и сыра, и копченой ветчины, и прочего тому подобного, и сложили еду в мешки, и подвесили мешки на шест; и распрощались с селянином, и двинулись прочь и от его полей, и от полей людей. И едва сгустился вечер, увидели они, как прямо за изгородью, освещая землю мягким нездешним заревом, что этой земле явно не принадлежало, раскинулась сумеречная преграда, заветная граница Эльфландии.
– Лиразель! – воскликнул Алверик, обнажил меч и решительно ступил в сумерки. Нив и Зенд последовали за ним: все их подозрения вспыхнули пламенем ревности – ревности к озарению и магии, им не принадлежащим.
Алверик позвал Лиразель; затем, не полагаясь на силу голоса в этой бескрайней, непонятной земле, он взял в руки охотничий рог, что висел на ремне у пояса, поднес его к губам и, измученный годами странствий, устало затрубил. Алверик стоял в завесе сумерек; рог сиял в свете Эльфландии.
Но Нив и Зенд выронили шест в эти неземные сумерки, где он и остался лежать, словно обломок кораблекрушения в каком-нибудь не отмеченном на карте море, и крепко вцепились в своего господина.
– Земля грез! – объявил Нив. – Разве моих грез недостаточно?
– Там нет луны! – закричал Зенд.
Алверик ударил Зенда мечом по плечу, но клинок был расколдован и туп и почти не повредил ему. Тогда оба безумца схватились за меч и потащили Алверика назад. Кто бы мог поверить, что помешанный наделен подобною силой? Безумцы снова вытолкнули Алверика в ведомые нам поля, где эти двое оставались непонятными чужаками и ревновали ко всему непонятному и чужому; и увели его прочь от бледно-голубых гор. Так и не довелось ему вступить в Эльфландию.
Но охотничий рог Алверика пронзил край сумеречной преграды и растревожил воздух Эльфландии, и в сонном покое волшебной страны прозвучала долгая, скорбная земная нота: зов этого рога и услышала Лиразель, говоря с отцом.
Глава XXVII. Возвращение Лурулу
Над деревушкой Эрл и над замком прошествовала Весна; во всякий уголок и во всякую трещину заглянула она: ласковое благословение освятило даже воздух и выманило на свет каждую живую тварь, не обойдя и крохотные растеньица, поселившиеся в самых укромных местах, под стрехами крыш, в щелях старых бочек или вдоль прослоек штукатурки, что удерживали древние ряды камней. На протяжении этих месяцев Орион не охотился на единорогов; разумеется, он понятия не имел о том, в какое время года единороги в Эльфландии обзаводятся потомством, ибо в волшебной стране ход времени иной, нежели здесь; однако от бессчетных поколений земных своих предков юноша унаследовал некое внутреннее убеждение, запрещающее ему охотиться на кого бы то ни было в дивную пору цветов и песен. Потому Орион обхаживал своих гончих и то и дело поглядывал в сторону холмов, всякий день поджидая возвращения Лурулу.
Но вот миновала Весна и распустились цветы лета, однако по-прежнему о тролле не было ни слуху ни духу, ибо над лощинами Эльфландии время идет не так, как над полями людей. Орион долго вглядывался в угасающие вечерние сумерки, пока очертания холмов не терялись во мраке, но так и не довелось ему увидеть круглые головенки троллей, резво скачущих через холмы.
И вот от холодных земель налетели, стеная, долгие осенние ветра. Орион же по-прежнему высматривал троллей; и вот туман и хоровод листьев листья воззвали к сердцу охотника. Гончие скулили, тоскуя по открытым равнинам и по росчерку следа, что, словно таинственная тропа, пересекает широкий мир, однако Орион упрямо не желал охотиться ни на кого, кроме единорогов, и все поджидал Лурулу.
В один из этих земных дней, когда в воздухе ощущалось угрожающее дыхание мороза и на небе пылало алое закатное зарево, беседа Лурулу с троллями в лесу подошла к концу, и маленькие резвые создания, за которыми не угнаться и зайцам, в два счета добрались до сумеречной преграды. Те обитатели наших полей, что глядели (нечасто случалось это с ними!) в сторону таинственной границы, где заканчивалась Земля, могли бы увидеть причудливые силуэты проворных троллей, что серой тенью шмыгнули сквозь вечерние сумерки. Тролли появлялись один за одним: они перелетали через границу сумерек в головокружительном прыжке и с размаху шлепались на землю. Приземлившись столь бесцеремонно в наших полях, они устремлялись дальше, весело подскакивая, кувыркаясь в воздухе, порою переходя на бег и то и дело разражаясь нахальным хохотом, ибо полагали, что именно так и следует вступать на планету никак не из самых малых.
Тролли прошелестели мимо хижин, словно ветер сквозь солому, и никто из заслышавших легкий шорох не ведал, сколь необычны промчавшиеся чужаки: никто, кроме собак, конечно, дело которых – сторожить; уж собаки-то знают, насколько чужд человеку тот или иной проходящий мимо. На цыган, бродяг и на всех тех, у кого нет своего дома, собаки лают, едва завидев; диких обитателей леса псы облаивают с еще большим отвращением, ибо отлично ведомо псам дерзкое презрение, с которым эти твари относятся к человеку; на окруженного ореолом тайны лиса, любителя дальних странствий, собаки лают не в пример яростнее. Однако никогда не лаяли псы с таким отвращением и яростью, как в ту ночь; многим селянам подумалось, что собака их захлебнулась лаем.
Резво скача через поля и не задержавшись ни на мгновение, дабы посмеяться над удирающими в испуге неуклюжими овцами (ибо тролли приберегали смех свой для человека), собратья Лурулу очень скоро добрались до меловых холмов над долиной Эрл. Внизу, в долине, ночь и дым человеческого жилья сливались в единую серую массу. И не ведая, сколь пустяковые причины порождают дым: там – селянка кипятит чайник, тут – кто-то высушивает одежду ребенка, либо несколько стариков согревают вечером руки, – не ведая всего этого, тролли воздержались от смеха, хотя намеревались похохотать всласть, едва столкнутся с созданиями рук человеческих. Может быть, даже тролли, чьи самые серьезные мысли отделены от смеха самой что ни на есть тонкою преградой, – может быть, даже они слегка преисполнились благоговения: столь близок и непонятен был человек, уснувший там в своей деревушке, со всех сторон окутанный дымом. Однако благоговение в легкомысленных этих головах задерживалось не дольше, чем белка – на конце тонкой веточки.
Но вот, вдоволь налюбовавшись на долину, тролли подняли глаза: небо на западе все еще сияло над последними отблесками сумерек, словно узкая полоска красок и меркнущего света, – полоска столь дивная, что подумалось троллям, будто по другую сторону долины раскинулась еще одна Эльфландия и целых две матово-прозрачных магических эльфийских земли окаймляют долину и примыкающие к ней поля людей. Тролли расселись на склоне холма и поглядели на запад, и следующее, что они увидели, была звезда: у самого западного горизонта сияла Венера, до краев наполненная синевой. Тролли все как один поклонились прекрасному бледно-голубому незнакомцу бессчетное количество раз; ибо, хотя учтивостью тролли не отличались, они видели, что Вечерняя Звезда Земле не принадлежит и к делам людей отношения не имеет, и решили, что Венера явилась из неведомых им эльфийских угодьев в западной части мира. А тем временем зажигались все новые и новые звезды, – пока тролли не испугались, ибо ничего не знали они об этих сверкающих странниках, что крадучись выбирались из тьмы и вспыхивали огнем. Сперва сородичи Лурулу объявили: «Троллей куда больше, чем звезд» – и утешились, ибо весьма доверяли численному превосходству. Но очень скоро звезд оказалось больше, чем троллей, и тролли, рассевшиеся в темноте под этими бесчисленными сонмами, почувствовали себя неуютно. Однако гости из волшебной страны тут же напрочь позабыли о своих нелепых страхах, ибо никакая мысль не задерживалась в маленьких головенках надолго. Вместо того тролли обратили свое непостоянное внимание на желтые огоньки, что светились там и тут между ними и серой завесой: там, совсем близко к троллям, стояло несколько человеческих хижин, сосредоточия тепла и уюта. Мимо пролетел жук; тролли прикусили языки, прислушиваясь, не скажет ли чего; но жук с гудением пронесся мимо, направляясь домой; и языка его тролли не поняли. Вдалеке, не умолкая, гавкала собака; тревожная нота будила глубокое безмолвие ночи. Троллей собачий лай весьма разозлил, ибо они почувствовали: пес готов встать между ними и человеком. Потом из мрака выскользнуло мягкое белое облачко, и опустилось на ветку дерева, и склонило голову налево, и поглядело на троллей, затем склонило голову направо и поглядела на них с нового ракурса, а затем снова налево, потому что чужаки внушали явное подозрение. «Сова», – сообщил Лурулу; но многим, помимо Лурулу, уже доводилось видеть эту птицу, ибо сова частенько летает вдоль границы Эльфландии. Скоро сова упорхнула, и тролли услышали, как птица охотится над холмами и лощинами; а затем все звуки смолкли, кроме голосов людей, резких криков детей и лая пса, что упреждал людей о приходе троллей. «Разумная тварь», – сказали тролли о сове, ибо им по душе пришелся совиный клич; голоса же людей и лай собаки показались маленьким созданиям утомительной бессмыслицей.
