И поднялись они к дому ведьмы – сколь возможно быстро. На холме обнаружили они хозяйку: устроившись на свежем воздухе, Зирундерель всматривалась в даль, за долину; ведьма не казалась ни моложе, ни старше, словно годы никоим образом не имели над нею власти.
– Мы – Парламент Эрла, – сообщили селяне, представ перед хозяйкой хижины в своих респектабельных одеждах.
– Ага, – ответствовала ведьма. – Вы возжелали магии. Получили вы то, о чем просили?
– Воистину, – признали они, – и с избытком.
– Еще не то будет, – заверила Зирундерель.
– Матушка ведьма, – молвил Нарл, – мы собрались здесь, дабы умолять тебя: не дашь ли ты нам какой-нибудь хороший амулет, способный охранить нас от магии так, чтобы не осталось в долине ничего подобного, ибо явилось ее предостаточно?
– Предостаточно? – переспросила ведьма. – Предостаточно магии! Разве магия – не соль и не суть жизни, не гордость и не украшение ее? Клянусь метлою, – негодующе объявила она, – никакого амулета против магии я вам не дам.
И представили себе селяне блуждающие огни, и едва различимых глазом говорливых тварей – словом, все странное и жуткое, что явилось в долину Эрл, и снова принялись упрашивать Зирундерель как можно любезнее.
– О матушка ведьма, – молвил Гухик, – воистину от магии проходу не стало, и существа, коим надлежит пребывать в Эльфландии, ныне рыщут за ее пределами.
– Вот-вот, – поддержал Нарл. – Граница нарушена, и конца тому не предвидится. Блуждающим огням подобает жить среди трясин, а троллям и гоблинам – в Эльфландии, а нам, людям, следует держаться нашего брата. Вот как мы все себе мыслим. Ибо магия – дело явно не людское, даже если мы вроде как и просили о ней много лет назад, когда были молоды.
Ведьма созерцала парламентариев, не говоря ни слова; в глазах ее все ярче разгорался огонь, совсем как у кошки. Но поскольку Зирундерель не ответила и не двинулась с места, Нарл взмолился снова.
– О матушка ведьма, – молвил он, – дашь ли ты нам амулет, дабы оградить дома наши противу магии?
– Амулет им! – прошипела ведьма. – Ишь чего захотели! Клянусь метлою и звездами, и ночными перелетами! Или вы желаете похитить у Земли ее наследие, доставшееся от древнейших времен? Или вы отнимете у Земли сокровище и оставите ее ни с чем на потеху собратьев-планет? Воистину нищи оказались бы мы без магии, каковой, по счастью, щедро наделены на зависть тьме и Вселенной.
Не вставая с места, Зирундерель наклонилась вперед и ударила в землю посохом, сверля Нарла яростным немигающим взглядом.
– Охотнее подарила бы я вам амулет противу воды, дабы весь мир погиб от жажды, нежели подсказала бы заговор противу песни ручьев, что негромко звучит над грядою холмов на радость вечеру; слишком тихая и смутная даже для чуткого слуха, песнь эта нитью проходит сквозь сны: так узнаем мы о былых войнах и об утраченной любви духов рек. Я бы скорее вручила вам амулет противу хлеба, дабы весь мир умер от голода, нежели наделила бы заговором противу магии пшеничных колосьев, что в лунном сиянии июля снисходит на золоченые лощины: немало таких, о ком человеку неведомо, бродят в тех лощинах теплыми и краткими ночами! Охотнее дала бы я вам амулеты противу уюта и одежды, противу еды, крова и тепла; да, именно так я и сделаю, скорее чем отниму магию у этих бедных полей Земли, ибо для них она – просторный плащ, укрывающий от леденящего холода Вселенной, и пестрые одежды, спасающие от насмешек небытия… Уходите же прочь! Ступайте в свою деревню. Вы, те, что мечтали о магии в юности, но отрекаетесь от нее в старости, знайте, что с годами приходит слепота духа, еще более непроницаемая, чем слепота взора, и ткет вокруг вас пелену тьмы, сквозь которую ничего не разглядеть, не познать и не почувствовать и не постичь никоим образом. И никакой глас из этой тьмы не убедит меня даровать амулет против магии. Прочь!
И, проговорив «Прочь!», ведьма оперлась на посох, со всею очевидностью намереваясь подняться с места. При виде этого великий ужас овладел парламентариями. В тот же самый миг заметили они, что неотвратимо наступает вечер и над долиной разливается тьма. На высоком нагорье, где росла капуста ведьмы, свет сиял до сих пор, и, внимая негодующим речам Зирундерели, парламентарии напрочь позабыли о времени. Теперь же невозможно было не заметить, что час поздний; мимо стариков пронесся ветер, овеянный дыханием ночи, что явно прилетел из-за ближайшего хребта; и селяне поежились от холода; и в воздухе словно бы разлилось то самое, противу чего просили они амулет.
И в такой-то час они стояли перед ведьмой, и ведьма со всею очевидностью собиралась подняться на ноги! Она не сводила с гостей немигающего взгляда. Она уже наполовину приподнялась с кресла! Не оставалось ни малейшего сомнения, что не пройдет и трех секунд, как ведьма заковыляет от одного к другому и горящие глаза заглянут каждому прямо в лицо. Парламентарии повернулись и сломя голову помчались вниз по склону холма.
Глава XXXI. Проклятие порождениям Эльфландии!
Спеша по холму вниз, парламентарии Эрла опрометью влетели прямо в вечерние сумерки. Серой пеленою сумерки легли над долиной, выше полосы речного тумана. Но не только тайна сумерек нависала в воздухе плотною завесой. Огни, что засветились в домах крайне рано, ясно показывали: весь народ уже разошелся по домам; ничего не осталось на улицах, что принадлежало бы роду человеческому; иногда только, неслышно, едва ли не украдкой выглянув за порог, селяне видели правителя своего Ориона, проходящего мимо: словно высокая тень, в сопровождении блуждающих огней, направлялся он к домику троллей, и, ох, неземные мысли роились в его голове! Ощущение чего-то чуждого и странного, день ото дня нарастающее, придавало всей деревне облик до крайности жуткий. Потому, задыхаясь и хватая ртом воздух, двенадцать стариков спешили вперед.
Так добрались они до священной обители фриара, выстроенной в той стороне деревни, что выходила прямо на холм ведьмы. В этот час фриар имел обыкновение совершать обряд опосля-птичьей песни – так назывались песнопения, что звучали в священной обители после того, как все птицы укрывались в гнездах. Но не в стенах священной обители пребывал фриар; он стоял снаружи на верхней ступени крыльца, в холодном ночном воздухе, оборотившись лицом к Эльфландии. Сей достойный облачен был в священные одежды с фиолетовой каймой, и золотой амулет висел на его шее; однако стоял он спиною к двери, и дверь священной обители оставалась закрытой. И весьма подивились селяне этому зрелищу.
А пока дивились они, фриар заговорил нараспев, обратив взор к востоку, где уже показались одна-две ранние звезды: в вечернем воздухе отчетливо зазвучал размеренный речитатив. Высоко подняв голову, фриар вещал так, словно голосу его дано было проникнуть за границу сумерек и воззвать к народу Эльфландии.
– Проклятие всем блуждающим тварям, – восклицал он, – коим не отведено места на Земле. Проклятие всем до одного огням, что селятся среди топей и заболоченных низин. Дом их – в глубинах омутов. Пусть же и не поднимаются оттуда вплоть до Судного дня. И да пребудут они в назначенном им месте, в ожидании вечных мук.
