Публика выжидающе замолчала, и Посейдону ничего не оставалось, кроме как начать заготовленную речь. Пока он говорил, Афина смотрела на пеструю группу студентов, и ее с неожиданной силой охватывало дежавю. В ее голове соединились два пласта. Один был реальной картинкой: она смотрит на город, который завоевал ее неприступное сердце. Его оживленный берег залива, его равнины и крутые вершины обступивших его гор. Его благородные обитатели, увенчанные доблестью, которым она преподнесет в дар оливковое дерево и свое покровительство.
Посейдон, конечно, уже пытается завоевать их расположение, но ему придется отступить.
Афина надевает сверкающие золотом доспехи и потрясает копьем, не знающим промаха.
Она никогда не сдается.
Другой… другой пласт был подделкой, которая казалась реальнее самой реальности. Аудитория и студенты.
У Афины сжалось сердце от острого осознания того, что она принадлежит совершенно другому месту. Но на ее губах застыла усмешка, и она отчего-то почувствовала голод.
Посейдон закончил, а она так и не услышала ни слова из его речи, завороженная своими видениями. Впрочем, судя по недоуменному молчанию публики, к ораторскому искусству прозвучавшие слова не имели никакого отношения.
– Ах да. – Зевс встрепенулся. – Спасибо, Посейдон, это было очень, очень… хм… познавательно. Поприветствуем следующего оратора!
Дверь приоткрылась, и в аудиторию проскользнула запыхавшаяся и взъерошенная фигурка, шепчущая неловкие извинения.
Гестия.
Она уселась на последнем ряду и зааплодировала громче всех.
Афина глядела на нее, хрупкую, маленькую, и тысячи вопросов, которые роились в ее голове с того момента, как она обнаружила Ари с окровавленной статуэткой, исчезли, решенные одним махом.
И она начала говорить.
* * *
Ари поджидала Афину у выхода из аудитории, очевидно, боясь возвращаться в общагу наедине с Гестией. Афина ее не винила: она сама прокручивала в голове предстоящий им разговор. Снова и снова, пока ее поздравляли с победой, пожимали руку, хлопали по плечам и спине. И когда какой-то рыжеволосый парень, вопреки всем законам логики голосовавший за Посейдона, видимо, решил сменить лагерь и вдохновленно сунул ей в лицо раскрытую папку с планом следующего заседания кружка. И даже когда Гефест, стоявший в углу, загадочно блеснул очками и поинтересовался, что она делает завтра вечером.
– Я знаю одну прелестную кофейню, – сказал он, нервно помахивая тростью, и ее набалдашник метался направо-налево, направо-налево, точно маятник.
Афина не сразу сообразила, что это было приглашение на свидание.
– Не получится, у меня завтра по плану подготовка к контрольной. – Она снисходительно кивнула на прощание.
«Желание романтики, свиданий и прочей мишуры отпадает, когда ты завален учебой и странными событиями. Половой акт? Нет, спасибо, я сосу у нового проекта». Афина усмехнулась собственным мыслям и уже собиралась уходить, как вспомнила просьбу Артемиды.
– Президент, – она взяла под локоть проходившего мимо Зевса, – есть вопрос.
Тот широко улыбнулся:
– Поздравляю с победой!
– Ага, спасибо. Так вот, вопрос. Декан, случайно, ничего не говорил тебе насчет Аполлона?
Рука Зевса напряглась.
– Откуда ты…
– Неважно. Постарайся вспомнить, пожалуйста. Может, он упоминал о новогоднем инциденте, когда Аполлон обложил его матом?
Конечно, Зевс знал об этом случае и теперь явно пытался понять, можно ли делиться с ней информацией. Афина не сомневалась, что он сделает правильный выбор. Зевсу нравились сильные союзники.
– Да, говорил. – Он понизил голос. – Кронос до сих пор помнит проклятия Аполлона в свой адрес. Еще и припомнил, как Аполлон трещал на каждом углу о своих галлюцинациях в «Оракуле». Видения, толпа больных чумой, какой-то солнечный свет… Честно, я думал, он просто попробовал ЛСД. Но декан, видимо, думает иначе.
– Настолько иначе, что мог попытаться уничтожить Аполлона? – Афина прищурилась, пристально наблюдая за его реакцией.
Брови Зевса приподнялись, рот округлился.
– Хочешь сказать… Хочешь сказать, декан попытался его убить?
– Не своими руками, разумеется.
– Я не… – Он откашлялся. – Афина, я хорошо тебя знаю, ты никогда не будешь разбрасываться такими обвинениями без оснований.
– А я хорошо знаю тебя. И уверена, что ты не только оставишь мои слова в тайне, но и душу вытрясешь из декана и его окружения, только чтобы выяснить его слабое местечко.
Зевс усмехнулся и протянул ей ладонь для рукопожатия.
– Договорились.
«Помешанность на контроле не оставила ему другого выхода».
Разговор занял не более двух минут. Зевс поспешил к Гере, Афина – к Ари и Гестии.
До общежития соседки дошли в полном молчании. Никто не проронил ни слова, даже когда голова горгульи, украшавшей один из корпусов, рухнула всего в паре метров и разлетелась на тысячу белых осколков.
Их снова было трое, и ни одна не знала, как начать разговор.
Тишину в их комнате нарушал только треск огоньков зажженных свечей, распространяющих восхитительный пряно-сладкий аромат. Гестия задула спичку. Ари взяла в руки бронзовую статуэтку со следами крови.
– Это случайно не… – Гестия смотрела на нее огромными глазами, они – единственное, что осталось ослепительно ярким в сером дневном свете.
– Орудие убийства Семелы, – быстро сказала Ари. – Просто скажи, это правда ты?
Афина чувствовала горечь во рту. Гестия принялась перебирать исписанные убористым почерком дневники с цитатами из классических английских романов в качестве эпиграфа к каждой записи.
– Я все ждала, когда ты спросишь. Я ведь единственный человек, у которого не было алиби. Я поругалась с Семелой, потом просто вышла из «Оракула» и бродила по дому Двенадцати, злая и несчастная. А потом мы нашли ее труп.
Афина чувствовала себя участником театральной постановки. Белокожая фигурка и смуглая фигурка замерли друг напротив друга, как безоружные фехтовальщики, и обе будут отыгрывать дуэль, на которой Афина станет секундантом.
Оставалось надеяться, что она хорошо исполнит отведенную ей роль.
– Я не могла… Мне даже в голову не приходило, что… – Ари захлебывалась словами.
Афина схватила ее за рубашку и крепко вцепилась в ткань, словно боялась того, что подруга может сделать, если ее отпустить. У рубашки были такие широкие рукава, что в ней Ари одновременно напоминала и пиратского капитана, и байронического героя.
– Это не я, клянусь. И я не хочу, чтобы вы думали, что я виновна. – Гестия замолчала и взволнованно обняла себя, впиваясь пальцами в бока. Съежилась, став еще меньше. Она выглядела беспомощной и совсем напуганной, и Афина поняла, в чем тут дело: Гестия – сообразительная девушка. Она не могла не понимать, что рано или поздно станет подозреваемой.
