– Сделка есть сделка, – сказал Аид. – В конце концов, в последний раз мы с вами не оговаривали способ оплаты.
Просимн покачал головой.
– Отдохну тут немножко. Поищу жену…
– Долго же вам искать придется.
– Ничего. У меня вечность впереди.
Он подкрутил усы, кивнул на прощание и пошел прочь. На фоне клубящегося мрака его силуэт казался совсем белым. Он словно плыл в душном и плотном, но холодном воздухе.
За спиной Аида высились черные скелеты дворцов. Целый город с ребрами костяных арок; мегаполис, окрашенный в черный. Туда он не торопился.
Успеется.
«Надо отыскать еще одну душу, – вспомнил Аид. – Семела… Не пропадать же ее идеально сохранившемуся телу. Пусть себе живет и радуется».
Но и с этим тоже можно было не торопиться.
Черная маслянистая вода в реке казалась кривым зеркалом. Он нагнулся, желая коснуться его.
– Не советую так делать. – Глубокий голос заставил его сердце замереть. – Я не уверена, что она может навредить богу, но кто знает…
– Мне не навредит, – ответил он и пошел на звук голоса, в тот из дворцов, который был выше других.
Персефона сидела на смотровой площадке, откуда был виден каждый уголок Царства. Ее трон стоял совсем близко к краю.
На коленях она держала розу: сначала совсем маленький зеленый росток, который становился все длиннее, вот на кончике набух зеленый шарик, вот он взорвался ярко-алым, вот нежные лепестки стали опадать, стебель принялся чернеть и высыхать…
Прах, оставшийся от розы, полетел вниз.
Аид сел на соседний трон и запрокинул голову, вслушиваясь в тишину.
– Там, внизу, красиво, – сдержанно заметила Персефона. – Никакой жизни, конечно, но тоже вполне недурно.
– Я здесь не чтобы пейзажами любоваться.
– Тогда зачем?
Ее платье то чернело, как угольный агат, то блестело, будто россыпь алмазов, то загоралось красной медью, то отливало зеленым шелковым малахитом.
– Я пришел за тобой.
Она повернулась, пристально всматриваясь в его черты. Ее огромные темные глаза смотрели изучающе, но нежно. Он не отличался красотой, его мимика всегда была скудной, и только очень веская причина могла побудить кого-нибудь так вглядеться в лицо Аида.
У Персефоны была такая причина.
Откашлявшись, Аид заговорил почти мягким тоном. Он прилагал все усилия, чтобы скрыть смущение, но, кажется, не обманул ее:
– А теперь пойдем.
– Разве я сказала, что хочу уходить?
В дни, когда он, еще не зная ее и не помня их прошлое, исподтишка наблюдал за ней в библиотеке, мысленно сравнивал ее с цветком. Теперь же ему хотелось рассмеяться над своей наивностью. Цветок? Какой, к черту, цветок. Она была бурей, что поглощает тебя, и ты становишься частью урагана. Она окутывает тебя, и ты понимаешь, что пропал.
– Конечно, не хочешь. – Он усмехнулся. – Дай угадаю: потому что здесь у тебя есть власть и могущество, о которых иные боги могут только мечтать. Здесь тебе поклоняются люди, которые страшатся смерти, а ее боится каждый.
– Разве это плохо? Ты ведь тоже мне поклоняешься.
Аид погрозил ей пальцем.
– Не обольщайся.
Богиня засмеялась, и Аид с ужасом понял, что, если бы этот смех можно было записать на пластинку и проигрывать ее каждый день, он бы так и сделал.
– Да и потом… Куда я вернусь? Там, в мире университета и людей, я мертва. Я сделала свой выбор.
Аид опустил голову.
– Тебе жаль это слышать?
– Нет, – признался он. – Мертвая или живая, ты все равно – моя.
– Знаешь, что тебе на это сказала бы Гестия?
– «Какая-то нездоровая фигня», – процитировали они в унисон.
Она снова рассмеялась. Этот смех был как весна, как шумные воды половодья, быстрые, опасные, счастливые.
Смех был живым.
Она не просто победила смерть. Она ее обокрала, вырвала у нее жало. А смерть была и не против.
– Ты невыносима, – прокомментировал он, глядя на далекое черное зеркало реки и чувствуя умиротворение. И еще какое-то чувство, такое необычное, что хотелось разорвать голыми руками грудную клетку и вырвать оттуда сердце.
– Что сказать? Я такая, какая есть, Аид. И ты это знал.
– Конечно, знал.
– Еще властолюбивая, тщеславная, требовательная, ужасающая, напористая, вселяющая трепет, но ты же все еще считаешь меня привлекательной, да?
– Будь какой угодно, дорогая жена, – отвечал он, и это было правдой. – Между нами никогда не должно быть никаких запретов и раздоров. Будем властолюбивыми вместе. Я и сам могу быть жесток. Но ты это понимаешь, не правда ли? Ты достаточно умна. Я – существо требовательное. Я эгоистичен и крайне бессердечен. Но я – к твоим услугам. Только не оставляй меня, поклянись, что никогда не оставишь меня, и никто не будет стоять выше тебя. Забудь всех, не думай о них.
Наконец-то быть рядом с ней оказалось так странно и дико. Но ему это было нужно, он был зависим слишком сильно, в ней было все то, чего он когда-либо хотел, все, что мог забрать себе и оставить только для себя…
Персефона задумчиво разглядывала бледные тени мертвецов, бродившие по черному городу.
– Но ведь весна уже наступила, – промурлыкала она. – Люди там, наверху, ждут меня. Разве я могу оставить их? Я ведь очень добрая богиня.
– А разве пристало жене перечить мужу? – передразнил ее Аид.
Персефона картинно возвела руки к темному своду подземного неба.
– Уже и пошутить нельзя!
– Несмешная шутка, вообще-то, – проворчал Аид.
– Тогда почему же я улыбаюсь?
Он прикрыл глаза, наслаждаясь звуками ее голоса.
– Я-то надеялся, ты поможешь мне с ремонтом, или что там делают нормальные пары, когда обустраивают семейное гнездышко. Я только выбрал, где тут повесить плазменный телик…
Она ахнула:
– У тебя правда появилось чувство юмора или мне показалось?
– Вроде того. – Он посерьезнел. – Вообще-то, я мог бы тебя не отпускать.
– Вообще-то, нет, не мог бы.
– Но я бы мог попытаться. Я ведь только тебя нашел. Соблазн велик.
– Тогда все боги встанут на сторону моей матери. Она же ждет меня каждую весну…
– Твоя амнезийная матушка выращивает огурцы за целую вселенную отсюда и еще не скоро сюда доберется. Никто не заметит твоего отсутствия.
– Кто-то точно заметит. – Она упрямо вздернула подбородок. – Например, те, кто умрет от голода из-за погодных аномалий.
