– Нет у тебя никаких изъянов.
– Конечно есть, малыш, – развернулась, заглядывая ему в лицо. – Изъяны бывают у всех. Какие у меня, как ты думаешь?
– Ну раз уж ты так настаиваешь…
Он схватил со стола первый попавшийся лист, поводил по нему ручкой и продемонстрировал ей.
– Вот. Вот! Список твоих недостатков!
– Тут ничего нет.
– Я знаю.
Она расхохоталась:
– Спасибо.
– Было бы за что, – белозубо ухмыльнулся он.
Никто не мог понять, почему ей нравился Арес – прямолинейный, одержимый действием, всегда неутомимо марширующий вперед. Но Диту в нем притягивало все. Шепот глубоким голосом на ухо, когда он называл ее «королевка моя»; эмоциональные качели, крепкие руки, потрескавшиеся губы, сильные пальцы, перебирающие ее длинные пряди; запах нагретого металла, букеты цветов «просто так» и печальные пьяные «я скучаю», отправленные пять раз подряд. Он не пугал ее, даже когда впадал в бешенство или апатию, когда пробуждался, весь в поту после ночных кошмаров, когда замирал с отрешенным, пустым взглядом, когда терял ориентацию в пространстве и забывал, куда шел. Над ним многие посмеивались – за глаза, конечно, никто не осмелился бы бросить ему вызов. Но ей достаточно было взгляда, чтобы понять: он искренен. Он – мужчина, равный ей во всем. Ее лучший друг, ее возлюбленный. Ее пылающее сердце. Ее истинная пара.
– Забудь ты про этих двух в окне. Действуют мне на нервы… Просто люди не созданы для любви. Зато хорошо подходят для войны. – Арес подхватил ее, усадив на край стола, и Дита обхватила его ногами, притягивая к себе. Обвила руками его крепкую шею, облизала взглядом широкие плечи, обтянутые красной тканью рубашки.
– Ну какая война? Если и стоит с чем-то бороться в этой жизни, то с тем врагом, который внутри нас. И обуздать его – вот искусство.
Арес нахмурился.
– Одно не исключает другое. Например, солдат сражается не из-за ненависти к тому, что впереди, а из-за любви к тому, что остается за спиной.
– Теперь ты сам говоришь, что это две стороны одной медали, так как люди могут быть созданы только для чего-то одного? Сам себе противоречишь, – лукаво улыбнулась она, но лицо тут же омрачила легкая тень. – И только расстраиваешь меня такими разговорами.
Арес осторожно провел пальцами по ее щеке.
– Прости, королевка моя. Не умею я красивые речи. Да и разве это важно? Поступки – вот что важно. – Его улыбка очаровывала, и Дита точно знала: она предназначена ей одной. Только ей он позволял увидеть свою потаенную сторону, не искаженную вспышками ярости. И только он знает, сколько страстей уживается в самой очаровательной девушке университета. Ад, едва сдерживаемый кожей.
– Говорят, на следующей неделе потеплеет, Зевс хотел организовать пикник. Человек пять точно поедет. Может, тоже выберемся?
Ей нравились любые встречи, которые организовывали Двенадцать. В их маленьком закрытом обществе ей неизменно восхищались, а ей всегда нужно было внимание. «Как жить, если ты не чувствуешь, что о тебе думают, мечтают? Это невыносимо. Цветок не может без солнца, а я не могу без внимания. Это естественно».
Он пожал плечами:
– Как скажешь, королевка моя.
– Что-то ты не слишком доволен.
– Иногда мне кажется, что я не вписываюсь в нашу компанию.
– Кому какое дело? Главное, ты прекрасно вписываешься в мои объятия. Так мы поедем на пикник?
Опешивший было Арес рассмеялся:
– Поедем, конечно. Никогда не мог устоять перед твоими чарами. Как ты это делаешь?
– Просто ты влюблен. – Дита игриво дотронулась пальцем до кончика его носа.
Гермес однажды назвал их самой шаблонной парочкой из возможных. Плохой мальчик и хорошая девочка, что может быть банальнее? В финале хорошая девочка обязательно исправит плохого мальчика, и они будут жить долго и счастливо. Ведь это то, что якобы делают настоящие женщины: одним взглядом ставят весь мир на колени и при этом чинят его, не используя «мужские инструменты» вроде денег, должностей, физической силы. Настоящей женщине достаточно сделать движение мизинчиком – и империя падет, вселенная рассыпется в пыль, а отъявленный хулиган станет самым прилежным учеником церковно-приходской школы. Так, во всяком случае, говорили плохие поэты, и Дита видела в этом пошлость и скуку. Но вот хорошие поэты словно вселялись в нее, и она давала им приют у себя в душе. Потому что хорошие поэты знали, что двум влюбленным людям не нужно перекраивать друг друга, и исправлять там нечего. Они изначально цельные и всегда будут такими. Каждый из них объявил другого своей собственностью, и оба прекрасно понимали, что за этим стоит. Сделав выбор, Дита раз за разом убеждалась в его правильности. Загвоздка здесь могла быть только в одном. Гефест. Она чувствовала угрызения совести, обманывая его и зная, что он тоже знает об обмане, и не находя сил расстаться с ним окончательно. Раньше Дита всегда следовала за сердцем, но теперь, похоже, оно тоже потеряло направление. Иногда она ощущала себя маленьким чудовищем, способным наделать больших бед.
Повинуясь неведомому предчувствию, Дита снова взглянула в окно. Сердце пропустило удар.
– Полиция, – пробормотала она, нервно постукивая по подоконнику. – Ты уверен, что тот парень из пиццерии никому не рассказал о сгоревшей машине?
Арес отрицательно качнул головой.
– Значит, все может быть хуже. Надеюсь, это никак не касается того случая зимой…
Дита не успела договорить: в дверь постучали, и Арес многозначительно хрустнул суставами, разминая пальцы.
Она наклонилась ближе, зная, что теперь весь мир для него скрылся за непроглядной завесой ее густых волос. Ее взгляд – мудрый, нежный, зовущий.
– Давай я начну разговор, – мягко сказала она и накрыла ладошкой его шершавую кисть.
– Даже не знаю, – усмехнулся Арес. – Я все еще хочу кого-нибудь убить.
Она поцеловала его.
– А теперь?
– Теперь я знаю кого.
Она выжидающе приподняла бровь.
– Любого, кто причинит тебе вред, разумеется.
Она бросила взгляд на зеркало. Длинные ресницы, безупречный бархат кожи и вселенская нежность в голубых глазах. То, что нужно. Дита открыла дверь.
– Господин полицейский. – Она улыбнулась самой очаровательной улыбкой из своего арсенала. – Чем я могу быть полезна?
* * *
Мурлыкая незамысловатую песенку и кивая в такт каждому шагу, Ари шла мимо комнат общежития, наэлектризованных от сплетен. Прикрыла дверь с крошечной табличкой «Жалок тот ученик, который не превосходит своего учителя»
[39] – Афина повесила ее два дня назад в пику преподавателям и считала это весьма остроумным. По сегодняшнему расписанию она опять должна была до ночи задержаться в библиотеке (видимо, чтобы соответствовать утверждению на двери). Гестия же поехала на городскую барахолку выбирать кофейный столик. Она всегда заботилась об уюте и ощущении «как дома», но в последнее время ее гиперфиксация начала приобретать угрожающие масштабы. Ари подозревала, что это просто попытка еще немного побыть частью Эллинского университета, желание обустроить пространство перед выпускным, который беспокоил подругу.
